Бернард Корнуэлл - Месть Шарпа
Шарп уселся рядом с Харпером и, отвернувшись к холмам на севере, глухо спросил:
— Что с Джейн?
— Э-э… Мне не удалось потолковать с ней…
Пауза затягивалась. Шарп вынул из воды зелёный лист жерухи:
— Угрей тут до чёрта. Их же ловят какой-то хитрой ловушкой, да? Знал бы устройство, смастерил и поставил.
— Наверно, это что-то вроде клетки, сэр.
— Наверно. — согласился с другом Шарп, — Джейн трынькает снятые деньги и кого-то нашла вместо меня?
Харпер прочистил горло:
— Насчёт денег, сэр, мне ничего не известно.
Шарп посмотрел на ирландца в упор:
— Выходит, нашла-таки другого?
Юлить не имело смысла, и Харпер с несчастным видом кивнул:
— Хлыщ по фамилии Россендейл.
— Россендейл…
Шарп растирал лицо ладонями, комкая кожу, чтобы не выдать Харперу муки; лишающей разума, парализующей мысли муки. Выходит, правда. Джейн. Господи, до чего же больно-то! Нет в свете ада горше, чем ад оскорблённой гордости. Джейн.
— Сэр? — робко позвал Харпер.
— Расскажи мне всё.
Так раненый просит хирурга не таить от него ничего, втайне питая безумную надежду, что его увечье не настолько ужасно, как ему кажется.
Харпер тихо поведал, как пытался передать письмо, как хлестнул его Россендейл кнутом, как улюлюкала Джейн:
— Она узнала меня, но чуть в ладоши не хлопала, когда сукин сын меня ударил. Хотел я его удавить, сэр. Мистер д’Алембор не дал. Пригрозил, что профосам сдаст.
— Он прав, Патрик. Тебе незачем вмешиваться.
Выше по течению резвились выдры. Шарп остро позавидовал их бесхитростному существованию.
— В голове не укладывается, что она выкинула такое. — тускло уронил он.
— Они ещё пожалеют, сэр.
— Боже! — Шарп засмеялся, но смех его больше походил на рыдание, — И знал же я, дурак, её гнилого до мозга костей братца! Знал!
— Точно, сэр.
— Хотя теперь-то какая разница? Что братишка, что сестричка одним дерьмом мазаны…
Харпер хранил сочувственное молчание.
— Голубки, насколько понимаю, решили, что я спёкся?
— Похоже, сэр. Ждут, что лягушатники поймают вас и укоротят на голову.
— Может, и укоротят.
Всего шесть месяцев назад, думал Шарп, он командовал полком, любил и верил, что любим, а принц Уэльский звал его другом. Теперь же Шарп мог гордиться лишь ветвистыми рогами. Смешно.
— Забыли об этом, сержант. — жёстко приказал майор, — Было. Прошло. Быльём поросло.
— Так точно, сэр. — кивнул ирландец.
Шарп, на его взгляд, перенёс чёрную весть легче, чем Харпер ожидал. И слава Богу.
— Завтра двинемся в Париж. — напомнил Шарп, — Деньги-то у нас есть?
— Я разжился наличными в Лондоне, сэр.
— В Кане наймём лошадей. Ты не дашь мне взаймы некоторую сумму? Хочу отблагодарить мадам Кастино за приют. Отдам, когда смогу. — Шарп нахмурился, — Если смогу.
— Бросьте, сэр, какие между нами счёты?
— Пойдём и вырвем ему глотку! — подвёл итог Шарп.
О Дюко ли он говорил? Харпер не был уверен.
На рассвете они завернули в тряпки оружие и под тёплыми струями летнего дождя отправились в путь. На поиски врага.
Глава 11
Если Вильям Фредериксон и мечтал забыть об унизительном отказе Люсиль Кастино, он не мог выбрать для этого места лучше, чем Париж.
Первые дни капитан не вспоминал о Дюко, поддавшись очарованию древнего города. Красавчик Вильям бродил по площадям и бульварам, рисуя, рисуя, рисуя… В его эскизном блокноте появились Лувр, Нотр-Дам, Консьержери. Впрочем, самой удачной зарисовкой с натуры капитан считал набросок Триумфальной арки. Арка высилась печальным памятником вчерашнего величия Империи, и жёны разбивших рядом бивуак русских солдат вешали сушиться бельё на протянутые меж опор верёвки.
От союзников в Париже было не протолкаться. Русские на Елисейских полях; пруссаки в Тюильри; даже несколько английских подразделений, расположившихся на той самой площади, где слетела с плеч голова гражданина Людовика Капета, бывшего короля Людовика XVI. Поддавшись порыву нездорового любопытства, Фредериксон посетил тюрьму Консьержери. Гид, весёлый парень, хихикая, показал ему подземелье, где приговорённых к казни коротко стригли, чтобы длинные волосы не помешали ножу гильотины. Гид божился, что в Париже половина матрасов набита локонами жертв революционного террора. Ради интереса капитан подпорол тюфяк в снятой им дешёвой меблирашке и к величайшему разочарованию обнаружил, что начинён он конским волосом. Хозяин меблированных комнат полагал «герра Фридриха» отставным офицером императорской армии, одним из тысяч германцев, верно служивших Наполеону.
На другой день после посещения Консьержери Фредериксон познакомился со сбежавшей от мужа женой австрийского сержанта-кирасира. Неделю капитану было не до самоедства, потом австриячка вернулась к мужу, а зелёная тоска — к Фредериксону. Дабы прогнать мысли о мадам Кастино, Красавчик Вильям купил новый блокнот и честно делал наброски Версаля. Хватило капитана ненадолго. Вечером третьего дня он, надравшись, ночь напролёт рисовал по памяти Люсиль. Проспавшись, капитан порвал блокнот к чёртовой матери и занялся, наконец, Дюко.
Документы императорской армии хранились в Доме Инвалидов. Архивариус с кислой миной пожаловался капитану на то, что новая власть до сих пор не удосужилась распорядиться судьбой огромного собрания бумаг:
— Никому мы не интересны.
— Мне интересны. — возразил Фредериксон.
Архивариусу надо было выговориться, а капитан умел слушать и вскоре получил полный доступ к вожделенным пыльным папкам. За три недели он раскопал немало смешного, скандального, чудного, но ничего, связанного с Дюко. Майор будто живым вознёсся на небеса.
Видя в «ищущем бывшего командира герре Фридрихе» родственную душу, к розыскам подключился архивариус:
— Может, вам написать другим сослуживцам?
— Пробовал. — отмахнулся Фредериксон.
В голове капитана забрезжила идейка, глупая идейка, и, если бы пообедавший чесночной похлёбкой архивариус не дышал над плечом, капитан не придал бы ей значения. А так он внезапно вспомнил вслух, что есть один офицер, с которым он не связывался:
— Лассан, по-моему. Командовал мелким фортом на побережье. Я с ним не был знаком, но они с Дюко, помнится мне, дружили.
— Сейчас посмотрим. Лассан, да?
Идея Фредериксона основывалась на следующем: при Наполеоне в архиве действовали строгие правила учёта. Всякий, кто брал подшивку либо папку, записывал на обложке свою фамилию и дату выдачи. Если Дюко недавно обращался в архив за адресом Лассана, то сохранялся крохотный шанс, что архивариус майора вспомнит.
