Наталья Павлищева - Убить Батыя!
– Туда можно вернуться?
– Зачем? Там нет выживших и того воина нет…
– Там остались наши воины.
– Ты не сможешь никого загнать туда еще раз. Урусутка погибла – это главное. Иди вперед, хан.
Урусутка, несомненно, погибла, но легче на душе почему-то не стало, словно где-то в уголке так и осталась частичка того ужаса, который испытал у стен города. И Бату знал, что стоит ему приблизиться к урусутским землям, как ужас вернется вновь. Почему был в этом уверен – непонятно, но не сомневался.
На запад, ну их, эти урусутские леса и болота!
На место последнего сражения у города вышли несколько седых старцев, опиравшихся на свои посохи. Они шли по полю, качая головами и явно разыскивая кого-то. Наконец, один показал на лежавшего вниз лицом воина, рядом с которым виднелся ярко-голубой кусок ткани. Это было тело бездыханной Насти, и рядом лицом вниз Вятич.
Один из седоволосых стариков подержал раскрытую ладонь над девушкой, кивнул:
– Ему все удалось.
Потом так же подержал над самим Вятичем и тоже кивнул:
– Живой.
Четыре старика с трудом потащили тело своего товарища прочь со страшного места. Вятич чуть застонал.
– Потерпи, сынок, сейчас полегчает. Надо убираться с этого проклятого места…
Над погибшими не кружили даже вездесущие вороны, обычно обозначавшие места сражений.
У крепостных стен остались лежать тысячи и тысячи погибших воинов, но никто не спешил устроить им погребальный костер или хотя бы просто собрать оружие. Немного погодя поле битвы занесло снегом, к весне большинство трупов сгнило, летом обильно проросла трава, потом снова выпал снег, ветер нанес немало песка… Но столь сильно было проклятие, что даже звери обходили холм, а птицы облетали стороной.
Ужас все еще ощутимо витал над этим местом…
Он витал и через семь с половиной столетий тоже. Люди не могли без содрогания пройти через глубокий Кудеяров овраг или подойти к стенам бывшей крепости, хотя деревянные стены крепости сгнили и развалились от непогоды. Город остался не только неразрушенным, но даже неразграбленным. Первые столетия любого, кто оказывался рядом, охватывал такой необъяснимый ужас, что ноги сами несли прочь. Заставить подъехать ближе лошадь не получалось, бедная скотина предпочитала лучше погибнуть под кнутом, чем сделать дальше хоть шаг. Даже самые лихие разбойники старательно обходили этот холм стороной.
Но шли века, наступило время полного безверия, и «черные археологи» добрались-таки до заветных мест, разрыли останки, сделали то, что не сделали люди много столетий назад, – разграбили, унося все, до чего добрались их руки. Несчастные не знали одного – унося с собой ценные вещи тринадцатого столетия, они уносили и частицу проклятия, витавшего над этим местом. А проклятие – вещь прилипчивая, подцепить легко, отвязаться трудно. Но это на их совести, и кара предстоит тоже им…
Вокруг кроваво-красная тьма. Нет, не так, в черной пелене перед глазами вспыхивали кровавые всполохи и метались какие-то искры. И каждая такая вспышка отзывалась немыслимой болью.
А еще где-то долбил дятел. Эта птица оказалась неимоверно настырной и бессовестной, она долбила и долбила, не останавливаясь. И дятлу не было никакого дела до того, что мне больно от его стука. Никогда не думала, что дятлы такие наглые. Придется сказать Вятичу, чтобы с ним поговорил покруче, надо же совесть иметь, не один он на белом свете!
Мне почему-то было невыносимо жалко себя, хотелось плакать. Но нельзя, если кто-то из дружины увидит, что я реву, будет позор… Нет, они не посмеются, но я даже повода давать не могу.
Видно, последнее слово я сказала вслух, потому что чей-то голос откликнулся:
– Очнулась, кажется…
Голос знакомый, но не Вятича, но его звук отозвался в моей несчастной голове таким всплеском боли, что я невольно застонала. Что это со мной? Снова упала с лошади? Но я билась уже не конной, Славу подо мной убили задолго до конца боя.
Конца? Бой закончился?! Если вокруг не слышно звона металла, криков и ржания, значит, закончился. Тогда почему темно и все вокруг красное? Неужели столько крови, что я, как Васька, захлебнулась? Нет, я явно дышала и даже слышала, значит, жива. Тогда что это?
Размышления тоже давались нелегко, они вызывали тупую боль, которая разливалась по всему телу. Особенно болел правый бок и еще левая щека.
Я попыталась открыть глаза, но веки были такими тяжелыми, что это не сразу удалось. Пошевелить пальцами тоже. На Земле что, изменилась сила тяжести, что ли? Это все из-за Батыя! Зря мы его не убили тогда в лесу!
Остановила сама себя: вот дурища-то, при чем здесь Батый?
С трудом разлепившиеся веки ничего не прояснили, вместо черного и красного вокруг было белое. Вот те на! Это еще что? Повести глазами в стороны не получалось, не позволяла боль.
Но этого не понадобилось, перед глазами возникло чье-то лицо, оно было женским, совершенно незнакомым и каким-то странным. На голове белый колпак, глаза подведены, ресницы накрашены, волосы высветлены… Откуда в Сырне такая фифа взялась? Все люди как люди, а эта словно из Москвы…
И тут меня осенило, я даже мысль про фифу не додумала: я в Москве и, видно, в больнице! Потому белый потолок и белый колпак на голове у крашеной блондинки. Я застонала и закрыла глаза. Не хочу! Пустите меня обратно к Вятичу, там идет бой, а я тут валяюсь!
Губы пересохли, голос сел, но я сумела проскрипеть, вернее, прошептать:
– Пить…
Губы тут же смочили благословенной влагой, но пить не дали. Вот жадюги, Вятич обязательно бы напоил.
Пелена перед закрытыми глазами уже не была такой страшной, и звуки стали доходить вполне прилично, хотя и не слишком отчетливо. Я невольно прислушалась. Кто-то говорил, что нужно позвать Вадима Аркадьевича, он просил сразу сообщить, когда пациентка очнется.
Пациентка – это я? Я не хотела быть пациенткой, я хотела быть с Вятичем. Снова стало себя очень жалко. Я вдруг едва не подпрыгнула: а где сам Вятич?! Если он тоже тут, то ему нужна помощь!
– Где Вятич…
– Что? Настя, ты что-то хочешь?
Голос мужской и очень знакомый. Я снова открыла глаза. Лицо тоже знакомо – красивое, холеное, мужественное, даже с небольшой ямочкой на подбородке. Вяло протекла мысль: это Андрей, это не Вятич… Я попыталась отодвинуть его рукой, но рука была немыслимо тяжелой и не поднялась.
И тут… Это ненормальная клиника! У них водились не только дятлы, но и слоны. Только чуть стих стук из-за птичьей долбежки, как раздался страшный топот. От ужаса я снова прикрыла глаза. Слон приблизился к моей постели, грохот его шагов затих. Я попыталась осторожно открыть один глаз, чтобы посмотреть, что он будет делать, и с изумлением обнаружила рядом вместо слона вполне симпатичного человека в халате, полноватого, даже скорее толстого, но отнюдь не слоновьих габаритов.
