Наталья Павлищева - Против «псов-рыцарей»
– Ты откуда это, боярин?
Своему хозяину стража открыла беспрекословно, входя в ворота, Колба со злорадством глянул на давешнего охранника, но тот и глазом не повел. Спокойно закрыл ворота и снова встал рядом. Колба подумал, что выйди он сейчас наружу и попробуй тут же вернуться – не пропустит.
– Ох и псы-охранники у тебя! Хоть бы сказал тать, что тебя нет в дому, я что, колотил бы, что ли?
Посадник оглянулся:
– Да не меня они хранят, в тереме и ливонские соглядатаи живут, к ним ни за что не пустят. Мне и то придется объяснять, кого привел.
Так и оказалось, уже на пороге терема их встретил новый человек, заступил путь, потребовал:
– Кто? Куда? Зачем?
Говор явно не псковский, значит, немец. Отчего-то Колбе стало неуютно в доме посадника. Его верного холопа в дом не пустили, лошадям овса не дали, так и оставили во дворе стоять. Худо приняли новгородского боярина в псковском детинце.
Выслушав речь новгородца, посадник почему-то поморщился:
– Да это они и без тебя знают.
– Что? – подивился Колба.
– Да все, и про князя Александра, и про то, что Андрея звать поехал, и про то, что пора.
Колба почувствовал, что из-под ног уходит пол в покоях, где говорили. Значит, у ордена есть и без него свои люди в Новгороде? Кто? Неужто сам Онаний?! Это означало только одно – Колба магистру не слишком нужен и потому тугого кошеля с золотыми монетами не будет. А что будет? Он решил поговорить с посадником начистоту, попросить совета. Твердило усмехнулся, услышав о желании стать посадником от немцев в Новгороде. В Ригу ехать отсоветовал, мол, там тебя и слушать не будут, а в Новгород вернуться как можно скорее и, собрав пожитки, оттуда бежать.
– Чего?! – ошалел от таких речей Колба. – Я, наоборот, к магистру собираюсь.
Посадник уже пожалел, что не сдержался и посоветовал дурню от души, со своего опыта. Теперь разнесет рыцарям, что посадник сказал лучше ливонцам не доверять. Он забеспокоился за свою шкуру.
До утра новгородский боярин крутился на своем ложе, а псковский посадник на своем. Каждый думал о том, как теперь быть.
Утром отдохнувшие кони понесли боярина Колбу от стен Пскова по Великой, потом по льду Псковского озера, по Узмени в Чудское озеро, там до устья речки Эмбах и уж по ней до Юрьева, который немцы зовут Дерптом. Он уже знал, что сейчас магистр не в Риге, а именно там. Недалеко от протока Узмени, что соединяет два озера, возвышается остров Вороний. И впрямь столько одновременно взлетевших ворон Колба никогда не видел! Их карканье показалось предвестьем чего-то нехорошего, стало не по себе.
Уже весна, но санные пути еще не закрыты, следов много, а едущих мало. В такое время да еще в ледоход особо заметно присутствие человека – на снегу то тут, то там валялись какие-то обломки, видно саней, занесенная снегом шапка, ошметки сена, даже конская подкова… Дорога по весне грязная, разглядывать ее не хотелось, Колба закрыл глаза, продолжая раздумывать о предстоящей встрече с магистром, но теперь уже по-новому. Нет, он не даст оставить себя в стороне, если придется, даже о посаднике Твердиле Иванковиче расскажет, о его вчерашних словах… Колба сделал вид, что не все понял, но посадник больше ничего говорить не стал. «Опасается», – подумал новгородец и был прав.
Въехать на лед Эмбаха не успели, сзади раздался окрик:
– Стой!
Их догоняли дюжие молодцы на крепких конях, поверх доспехов накинуты белые плащи с огромными черными крестами, от таких и захочешь, не уйдешь. Но Колба уходить не собирался, вины ни в чем не чуя, хотя вокруг не было видно ни души. Его возница, наоборот, отчего-то забоялся:
– Боярин, как бы худым не обернулось…
Тот отмахнулся:
– Тьфу на тебя, накаркаешь!
– Да чего уж тут, – вздохнул возница, доставая из-под сена большой топор.
Его первым и убили, потому как обороняться одному от четверых вооруженных тяжело. Правда, и Ефим успел порубить одного, зато остальные живо вытрясли из саней боярина, раздели его, скинули в снег труп возницы и собрались было уезжать. Колба верещал как поросенок, которого режут. Один из нападавших повернулся к нему с досадой:
– Много кричать… мольчи… убить будем… – И уточнил: – Понять?
Чего уж тут не понять? Боярин прекратил кричать и попробовал доходчиво объяснить, что он едет к магистру, даже заявил, что по приглашению. Сначала рыцари замерли, но тут же расхохотались:
– Магистр, магистр… Я! Я! Будет ждет… ждат… Конеч… Я! Я!
И тут же показали, чтоб снял шубу и шапку.
– Как это? – изумился Колба. Они что, не поняли? Еще раз повторил о своей дружбе с посадником Твердилой Иванковичем и даже магистром. И тут он с ужасом понял, что не помнит его имени! Рыцарь с насмешкой смотрел на новгородца:
– Шуб снимать!.. Бистро! Шнель! Не то будет совсем плёх!
Вдали показались чьи-то сани, боярин обрадовался, показал на них татям, мол, смотрите, помощь идет. Зря он это сделал, потому как, завидев вдали силуэты рыцарей, ехавшие явно придержали коней, а вот сами нападавшие заторопились. Перестав уговаривать, рыцарь попросту долбанул Колбу по голове, снял с него богатую лисью шубу, сдернул шапку и припустил коня вслед за своими навстречу новым жертвам. Те спешно разворачивали сани обратно к Пскову.
Смогли ли удрать, боярин не знал. Сам он очухался не скоро, подобрали следующие ездоки. Ими оказались простые псковские мужики, бежавшие из своей разоренной веси подальше от разбоя псов-рыцарей. Они обнаружили едва живого боярина рядом с убитым возницей и брошенными санями, подобрали, пожалев, уложили на свои сани, укрыли не дорогой шубой, а немудреным тряпьем, и повезли через Чудское озеро подальше от испоганенной Псковской земли в сторону Копорья.
Псковский посадник ждал посланного вслед за новгородцем охранника с тревогой. Удалось ли догнать и сделать черное дело, прежде чем он рассказал ненужное магистру? Тот вернулся уже к полудню, но весть принес чудную: лишать жизни боярина не пришлось, за него сделали рыцари.
– Как так? – изумился Твердило Иванкович.
– Попались их сани рыцарям, я даже и подъехать не успел. Побили их с возницей, боярина раздели и оставили лежать в снегу.
Посадник чуть недоверчиво прищурил глаза, а вдруг новгородский боярин сумел подкупить стража и все же уехать?
– Побожись!
Страж побожился:
– Вот те крест, Твердило Иванкович! Как есть прибитый лежал в снегу и раздетый, без шубы.
– А чего ж не подобрал?
Глаза дружинника широко раскрылись:
– Зачем? Хотя и не так холодно, да ведь весь в крови был… Даже если и жив, то недолго протянет.
– Как жив?! – ахнул посадник. – Так ты не знаешь, убит он или нет?!
Тот растерянно замотал головой:
