Жаклин Монсиньи - Княгиня Ренессанса
– Да, монсеньор, мы можем это подтвердить.
Поскольку доктора Калидучо здесь не было, послали за римским врачом, который, осмотрев зияющую рану, прижег ее каленым железом, после чего с мрачным лицом объявил:
– У него в моче кровь… Больше трех дней синьор не протянет…
* * *«Смерть Мортимера принесет нам несчастье».
Зефирина корила себя за то, что не смогла остановить эту ужасную дуэль.
Фульвио после дуэли заперся в своих апартаментах и не выходил.
Было что-то около полуночи. В доме стояла мертвая тишина. С улиц по-прежнему доносились крики и смех карнавальной толпы, к которым Зефирина уже притерпелась. Море танцующих фонариков двигалось в сторону Ватикана.
Зефирина в ночной рубашке, облокотившись на подоконник, предавалась мрачным мыслям.
«Она приносит несчастье всем, кто к ней приближается. Там, наверху, лежит бедный Мортимер, за которым ухаживает Плюш и который наверняка умрет, а Фульвио…»
Зефирина прервала тягостные размышления. Какое-то маленькое, бесформенное существо в широкополой шляпе с пером следовало за Паоло к главному входу во дворец.
«Каролюс?»
Зефирина вышла из комнаты. Ее больше не охраняли. Поднявшись по служебной лестнице, она на цыпочках стала подкрадываться к покоям Фульвио. Но она слишком поторопилась и чуть не столкнулась со слугой, который нес канделябр, освещая путь Паоло и карлику.
Зефирина спряталась в темном углу и замерла, пропуская молчаливое трио. Как она и догадалась, карлик направлялся к князю.
Постучав в дверь, Паоло вошел к князю вместе с карликом. Зефирина была вне себя от злости, потому что слуга с канделябром остался стоять у двери. К счастью, на противоположной стороне вестибюля стояла большая серебряная напольная ваза, доверху наполненная всякими сладостями. Паж-сладкоежка не удержался, подошел к вазе и стал набивать рот конфетами и печеньем.
Зефирина немедленно воспользовалась этим. Она подбежала к двери, тихонько открыла ее и спряталась за драпировкой в маленькой прихожей, откуда четыре двери вели в спальню, гостиную, молельню и рабочий кабинет его светлости.
Дверь кабинета была слегка приоткрыта. Зефирина, как в театре, услышала голос князя.
– Вы скажете своей госпоже и герцогу Бурбонскому, что, оставаясь по-прежнему союзником его императорского величества, я тем не менее не присоединюсь ни к Колонна, ни к коннетаблю, о чем честно их предупреждаю. Более того, я решительно не советую им участвовать в подобном предприятии, иначе они покроют себя позором в глазах всего христианского мира.
– Но, монсеньор, ваша светлость совершенно напрасно опасается! Никто не причинит папе никакого зла; мы просто хотим помешать ему плести заговор вместе с королем Франции. Нам пока неизвестно, как, но Франциск I и папа переписываются. Мадам регентша Франции дала согласие на создание коалиции против Карла V, которую новые союзники называют Священной Лигой… Моя госпожа надеется на ваш положительный ответ.
Зефирина вытерла вспотевшие ладони о свою рубашку.
«Да, это голос Каролюса».
Он заговорил о донье Гермине. Ради удовлетворения своей ненасытной жажды власти негодяйка была готова на все, даже на захват папы.
– Ну хорошо, я передам вам свой окончательный ответ через Паоло завтра в полдень… Сообщите это своей госпоже… Если я дам согласие, Паоло явится к вам с белой нарукавной повязкой, а если мой ответ будет отрицательным, то нарукавная повязка будет красной.
– Белая повязка – ваша светлость с нами, красная повязка – Ваша светлость против нас, – повторил голос Каролюса.
– Прошу прощения, красная означает мой нейтралитет, – поправил Фульвио.
Смех Каролюса заставил Зефирину вздрогнуть.
– Император не признает никакого нейтралитета, монсеньор, ваша светлость или с нами, или против нас!
– Прощайте… Паоло проводит, – сухо прервал его князь.
Зефирина почувствовала, как в двух дюймах от нее прошли Паоло и Каролюс. Она услышала, как Паоло окликнул пажа-сладкоежку, и вся троица спустилась по лестнице.
Соблюдая осторожность, Зефирина вышла из-за драпировки. Подойдя к приоткрытой двери, она увидела Фульвио стоящим у окна и глядевшим в ночное звездное небо.
Несколько мгновений она колебалась, не вернуться ли ей к себе так же, как пришла. Но что-то заставило ее, вопреки собственной воле, войти в комнату князя. При появлении Зефирины Цезарь и Клеопатра повернули к ней головы и тихо заскулили.
Фульвио резко обернулся. Лицо его было измученным.
– Зефирина, что вы здесь делаете в такой поздний час? Вы простудитесь…
Он сам толком не знал, что говорит. Заметив на кресле плащ, Зефирина накинула его себе на плечи и подошла к мужу.
– Они хотят похитить папу, правда?
Не отвечая на вопрос, Фульвио приблизил лицо к молодой женщине. Приподняв пальцем ее подбородок и глядя в прекрасные зеленые глаза, которые в эту ночь не отворачивались от него, он произнес:
– Мы только и делаем, что причиняем друг другу боль, Зефирина… а я к тому же причиняю боль и другим… Я очень привязался к Мортимеру. Если он умрет, я буду корить себя за это всю жизнь.
Это было сказано необыкновенно мягким и печальным голосом. Зефирина покачала головой:
– Нет, Фульвио… Мортимер не умрет, это невозможно… Он не умрет.
– Вы, Зефирина, решаете и объявляете: «Так не должно быть, потому что я этого не хочу», но мы не можем изменять судьбу. Я попробовал, но у меня ничего с вами не получилось. Вот, посмотрите, я получил это сообщение из Франции. Зная вашу реакцию, я уже несколько дней не решаюсь показать вам его… Но сегодня ночью я понял, что устал от всей этой бесконечной комедии…
Фульвио протянул молодой женщине пергамент, и при свете свечи она прочла:
«С милостивого соизволения ее королевского высочества мадам регентши Франции, шевалье Гаэтан де Ронсар и мадемуазель Бернадетта де Вомулер сообщают князю и княгине Фарнелло о своем бракосочетании, состоявшемся 15 числа прошлого месяца в узком кругу, в родовом замке Поссоньер, где они и собираются отныне проживать…»
Замок Поссоньер… Вся семья Ронсаров в сборе, за исключением тех, кто погиб под Павией. Маленький Пьер Ронсар, наверное, вырос. Сколько ему теперь? Уже три года, кажется… «Маленький Пьер будет большим поэтом», – часто говорила его мать.
А Луиза? Ее подружка Луиза… Как счастлива была Зефирина в этой семье. А может, она любила не столько Гаэтана, сколько сердечную атмосферу семейства Ронсаров?
«Гаэтан и Бернадетта… А он не терял времени. Да, он быстро утешился».
Зефирина положила сообщение на стол.
Казалось, она должна была кричать от боли. Но, как ни странно, новость оставила ее равнодушной. Было лишь ощущение легкой грусти, смешанной с беспокоящим душу воспоминанием. Бернадетта? Не та ли это пансионерка из монастыря Сен-Савен, которую так радовали бурные ласки Альбины де ла Рош-Буте[39]? Да и сама Зефирина, разве она не была взволнована этой отчаянной девицей, превратившей девичий дортуар в место знакомства с плотскими прелестями. Даже не покраснев при этом воспоминании, Зефирина пожала плечами. Как далеко все это! Когда же это Фульвио изгнал Гаэтана? Три месяца назад, год, три года или три века?
