Мишель Зевако - Смертельные враги
Фауста задумчиво кивнула, соглашаясь.
– Позднее, сударыня, я приму те великодушные предложения, которые вы изволите мне сделать. Пока же я предпочту сохранить свою независимость.
– Когда вы сочтете, что этот момент настал, вы увидите, что мои намерения на ваш счет никак не изменились.
Бюсси поклонился и решительно заявил:
– А тем временем, сударыня, позвольте мне стать во главе этого предприятия... Не обижайтесь, господа, я не сомневаюсь ни в вашем рвении, ни в вашей преданности, но вы действуете в интересах принцессы, я же – в своих собственных. Видите ли, когда речь идет о ненависти и о мщении, Бюсси-Леклерк доверяет лишь самому себе!
– Эти трое будут поступать в соответствии с вашими указаниями, – решила Фауста.
Троица безмолвно поклонилась.
– Вы уже наметили какой-нибудь план, господин де Бюсси? – спросила Фауста.
– Весьма приблизительный, сударыня.
– Однако Пардальян должен умереть... как можно скорее, – настойчиво повторила Фауста, поднимаясь.
– Он умрет! – уверенно сказал Бюсси, скрежеща зубами.
Фауста вопросительно взглянула на троих охранников; они взревели:
– Он умрет!
После минутного размышления принцесса сказала:
– Господа, я предоставляю вам свободу действия. Но если до понедельника вы не сможете нанести Пардальяну решающий удар, вы все вчетвером отправитесь со мной на королевскую корриду. Там я укажу вам, что делать, и на этот раз, я думаю, Пардальян не избегнет смерти.
– Хорошо, сударыня, – согласился Бюсси, – мы все явимся туда... если, конечно, не справимся с делом прежде понедельника.
– Ступайте, господа, – сказала Фауста, выпроваживая их монаршим жестом.
Как только охранники очутились у себя: в большой комнате, служившей им дортуаром, первой их заботой было, не помня себя от радости, вскрыть мешки, пересчитать экю и пистоли и сложить монеты столбиками.
– Три тысячи ливров! – ликовал Монсери, глядя на золотые и потирая ладони. – Никогда еще у меня не было такого богатства!
Шалабр бросился к своему сундучку и, тщательно запрятывая туда свою долю, пробурчал:
– Служба у Фаусты не так уж и плоха!
– Когда все это будет надлежащим образом промотано – съедено, пропито и проиграно, мы получим еще, – заметил Сен-Малин.
– Верно, черт меня раздери! Ведь Фауста обещала нам платить в срок и помногу, – радостно воскликнул Монсери.
– Но только после того, как мы прикончим Пардальяна, – сказал Сен-Малин страдальческим голосом.
Одного этого имени опять-таки оказалось достаточно, чтобы свести на нет всю их радость; на какое-то время они задумались.
– Кажется мне, вознаграждение нам пока не светит, – прошептал, качая головой, Шалабр.
А Монсери выразил вслух то, о чем каждый думал про себя:
– Жаль, дьявол раздери! Этот чертов шевалье мне так нравился!
– А как славно он оттаскал за бороду того рыжего!
– А с каким независимым видом он говорил с самим королем!
– А как здорово он осадил этих наглых и спесивых кастильских сеньоров! Черт возьми! Какой человек!
– Я гордился тем, что я, как и он, француз!.. В конце концов, мы тут во вражеской стране!
– А ведь именно этого человека мы должны... подстеречь... если не хотим отказаться от блестящего положения и вновь превратиться в нищих искателей счастья, – сказал Сен-Малин (как самый старший, он был самым серьезным и самым практичным).
– Но мне его жаль, черт побери!
– Что поделаешь, Монсери, не всегда делаешь то, что хочется.
– Такова жизнь!
– И коли уж смерть Пардальяна должна обеспечить нам благополучие и процветание, то, клянусь честью, тем хуже для Пардальяна! – решил Сен-Малин.
– К черту Пардальяна! – пробурчал Шалабр.
– Каждый за себя и Бог за всех! – поддакнул Сен-Малин.
– Аминь! – заключили два других охранника и расхохотались.
Глава 16
СКЛЕП ЖИВЫХ МЕРТВЕЦОВ
Когда Пардальян, расставшись с Эспинозой, вновь оказался в коридоре, он встряхнулся и облегченно вздохнул. – Ух, наконец-то я вырвался из этого кабинета! Конечно, он оснащен очень хитрыми механизмами, но почему-то в нем не чувствуешь себя в безопасности – уж больно противны все эти капканы, потайные ходы, раздвижные перегородки, люки в полу... Здесь я по крайней мере знаю, куда ставлю ногу. И он тотчас же огляделся опытным взглядом, изучая то место, где находился:
– Хм! Кажется, я поторопился с выводом! А вдруг этот коридор нашпигован такими же штучками, как и кабинет, откуда я только что вышел? В какую же сторону мне идти?
Где тут выход? Направо или налево?.. Милейший господин Эспиноза мог бы мне подсказать... А что если вернуться и спросить у него дорогу?
Пардальян уже протянул руку, чтобы открыть дверь кабинета, но передумал:
– Ну нет! Я, кажется, добровольно лезу обратно прямо в пасть волку?.. Этот глава инквизиторов дал мне слово, что я смогу выйти так же свободно, как вошел. Он его сдержит... надеюсь... Но черт меня подери, почему он так странно улыбался, когда я уходил?.. Очень мне не нравится эта его улыбка!.. Наверное, было бы осторожней не слишком-то полагаться на чистосердечие этого священнослужителя... Постараемся потихоньку отыскать дорогу самостоятельно... Так... Я пришел справа, значит, теперь пойдем налево... Какого черта! Куда-нибудь да приду!
Приняв такое решение, шевалье энергично двинулся вперед, напряженно вглядываясь и вслушиваясь, положив руку на эфес шпаги, наполовину вынутой из ножен, и готовый к бою при малейшей тревоге.
Коридор, где он очутился, был очень широким – нечто вроде центральной артерии дворца, куда стекалось множество поперечных коридорчиков, более узких, а иногда и невероятно тесных. Сквозь редкие окна сюда пробивался свет, но его большей частью поглощали разноцветные витражи, так что в этих коридорах царили где полумрак, а где и полная темнота.
Шагов через пятьдесят центральный коридор резко поворачивал налево. Пардальян без помех преодолел большую часть пути, но, подходя к повороту, услышал шаги многочисленного отряда. Шум быстро приближался.
Удача, казалось, отвернулась от него: как раз в этом месте находилось окно, так что пройти незамеченным было невозможно.
Пардальян замер.
В то же мгновение послышалась отрывистая команда:
– Стой!
После чего на несколько секунд установилась тишина, а затем раздались лязг оружия, опускаемого на пол, гул громких голосов, ходьба взад-вперед и прочий шум, свойственный отряду, пришедшему на место.
«Проклятье! – подумал Пардальян. – Они собираются здесь расположиться».
Секунду он размышлял, спрашивая себя, следует ли ему вернуться обратно или же лучше идти вперед. Как часто с ним бывало в критических обстоятельствах, на губах его появилась холодная улыбка, и он решительно прошептал:
