Иван Дроздов - Голгофа
Солнце склонялось к вечеру, когда на горизонте показался остров. Вначале он походил на облачко, но потом, разрастаясь, все отчетливее принимал очертания коврика с неровными краями. Саша стояла возле своего деревянного отчима на том самом месте, где чья–то злая сила поместила роковой багаж. Держалась за откинутую руку Сапфира, вглядывалась то в берег острова, а то в синеватую даль, трепетно дрожавшую у черты горизонта.
Вечер был тих, тепел — такие бывают у нас на Кавказе в Пятигорске, где Саша дважды отдыхала с мамой, или в Крыму, куда они несколько раз в летнее время ездили на автомобиле.
«Что–то меня ожидает на этом далеком острове в Индийском океане, о котором я и на уроках географии никогда не слыхала», — думала Саша, начиная привыкать к мысли, что в ее судьбе обязательно должны случаться какие–то необыкновенные истории. Еще недавно дни ее протекали спокойно, и она не знала не только сильных потрясений, но каких–нибудь заметных, запоминающихся событий. Такая жизнь уж начинала ей наскучивать, она уж и не верила, что когда–нибудь что–нибудь с ней будет происходить, и вдруг началась полоса сильных и даже опасных приключений, которые, слава Богу, пока заканчиваются благополучно. А что если ее постигнет драма, катастрофа?.. Придется расстаться с жизнью, а того хуже — сделаться калекой?..
Не по себе становилось от таких мыслей, она в волнении прошлась по палубе, села в одно кресло, потом в другое…
— Но и все–таки! — проговорила вслух, будто кто–то с ней спорил, — я не хочу жизни сонной, спокойной: ходить, гулять, готовить пищу и мыть посуду… Хочу летать, плавать, встречаться с людьми, любить… И — путешествовать. Вот как сейчас: плывем на остров, которого, может быть, и нет на карте.
Посмотрела на мостик. Там рядом с капитаном стояли Шахт и Качалин, о чем–то горячо беседовали. Подумала: «Не хотят посвящать меня и Нину Ивановну в свои мужские дела».
Снова и снова жалела о том, что родилась девицей. Ей, конечно, являлись и такие мысли: была же у французов героиня Жанна д'Арк, а у нас — Зоя Космодемьянская. Но ей больше нравился корнет Азаров. Не хотела она никаких скидок и ограничений на пол, возраст, — приедет домой и развернет кипучую деятельность. Она достанет многих из тех, кто, подобно ее отчиму, украл у России миллиарды и строит на них дворцы, заводы в других странах и даже на земле других континентов. Вот хоть бы и эта яхта. Красавец–корабль, несущийся подобно чайке над волнами чужого моря… Все украдено у русских людей, все надо вернуть, надо восстановить справедливость. И она посвятит свою жизнь борьбе, создаст партизанские отряды, станет вождем сопротивления.
Высокие мысли волнуют Сашу, она имеет цель жизни — такую цель, которая дает силы и веру, наполняет ее жизнь, как ветер наполняет паруса. Вот и теперь она не ходит по палубе, она летит по волнам, как эта яхта с романтическим именем «Янтарь»; над ними кружится чайка — вестник земли, птица, дарующая матросам счастье; и она как чайка будет нести людям счастье, а Родине свободу от злых темных сил, могущество первой на земле державы.
Остров приближался. Слева тянулись темно–бурые скалы, а справа золотом отливал под солнцем песчаный клин. «Там пляж», — думала Саша и уж предвкушала момент, когда она в сопровождении Качалина войдет в зеленоватые волны океана. Вспомнился мосластый противный «Крючок»… «Бр–р–р…» — замотала головой и улыбнулась. Качалин разве такой? Он как те парни, с которыми она купалась в Крыму и на Кавказе. Один, стройный и красивый, подхватил ее сзади и понес в глубину, но она вывернулась и ушла от него. И как он потом ни извинялся — не простила. Она никому не позволяла к себе прикасаться. Но Сергей!.. Представила, как бы он взял ее на руки. Наверное, обомлела бы от счастья, но… Сам же он на такое не решится. Почему–то была уверена — не решится. И все–таки думала, мечтала. Ничего бы не хотела она так сильно, как очутиться у него на руках. «Вот дурочка, — выговаривала себе. — О чем размечталась».
А берег все ближе и ближе. Яхта теперь идет на него не прямым курсом, а режет волны под углом к берегу, приближаясь к нему левым бортом. Наверху из–за рыжей высокой скалы вывернулся белый как чайка дом с колоннами. По второму этажу балкон, крыша плоская, с зеленым козырьком. На балконе стоят люди и машут руками. Матросы им отвечают — видно, тут у них приятели.
Яхта обошла мыс, и за ним открылись пляжные постройки, легкие домики, крытые навесы со множеством лежаков, сеток, ярких разноцветных грибков. Людей на пляже не было, лишь изредка там и тут сновали в белых рубашках и коротких шортах мужики, — видно, строители.
Потом открылась бухта и там множество лодок, байдарок, водяных велосипедов… И — свежепокрашенный охрой причал. К нему и подошла яхта.
Гостей из России встречал всего лишь один человек. Поздоровался с капитаном, а потом представился всем остальным. Назвал себя Смитом. Саша заметила, как первым к нему рванулся Шахт и хотел было обняться, но тот сухо поздоровался и тут же повернулся к гостям, а потом взял капитана за руку, отвел в сторону. И они долго, даже неприлично долго говорили. Неприлично потому, что гости из России как бы на время были позабыты, создавалось впечатление, что они тут не очень–то и желанны. Особенно нервничал Шахт: ходил взад–вперед по дощатому настилу, порывался к Смиту, но тот, заметив его поползновения, брал капитана за руку, уводил подальше. Саша стояла возле Шахта, слышала, как он ворчал: «Этот грязный толстяк Тетя — Дядя, вечно за ним тянутся козни!..»
Шахт подходил то к Качалину, а то к Саше: «Ты — наследница! Твоя мама — по закону, вы обе…» Он пожимал плечами, говорил еще что–то и уходил.
Потом Смит спустился на берег, пошел к строителям, а капитан подошел к гостям и каким–то нетвердым голосом, пряча глаза, говорил не то Шахту, не то Саше:
— Тут, видите ли, неустройство, в доме затеяли ремонт и нет кухни. Может, поживем на яхте?..
Шахт вспылил:
— Какого черта все решают за моей спиной! Я тут хозяин или кто?
Капитан вежливо объяснял:
— Что–то неладное с наследством. Ваши счета в Пертском банке арестованы. Юрист нашел какие–то нарушения…
— Какой юрист? Какие счета? Я сам закладывал сюда шестнадцать миллионов! И кто дал право, какие нарушения?.. Два года лежат в банке деньги, по моим чекам отпускают строителям…
Шахт покраснел, заикался, голова его тряслась, и, казалось, вот–вот его хватит удар.
— Заварил кашу!.. Проклятый мешок с костями! Всюду сует свой поганый нос! Жук навозный. Я теперь понял, почему он на глаза не кажется. Но пусть не думает… — Шахт знает компромат.
Он еще что–то говорил, но его уже никто не слушал. Стало ясно, что хозяином этого острова был Гиви Шахт, очевидно по уговору с Сапфиром, и на Шахта же были положены деньги — тоже Сапфиром, но теперь, при оформлении наследства, Тетя — Дядя затеял какую–то интригу, все опротестовал, и Шахт в одночасье сделался тут лишним.
Капитан пригласил всех на яхту, сказал:
— Нам нужно осмотреть судно, кое–что поправить в двигателях — на это уйдет день или два, а вы будете купаться, загорать.
Гости из России обрадовались такому обороту дел, ничего другого они на этом каменном острове и не искали; все весело направились в свои каюты.
Саша хотела бы пойти на пляж с Качалиным, уединиться с ним в каком–нибудь укромном уголке, но он поотстал с ней и на ухо сказал:
— Тут что–то неладно, вы с Ниной Ивановной побудьте в своей каюте, а я, как освобожусь, приду к вам.
Саша встревожилась, схватила его за руку:
— Будьте осторожны! Не ходите на берег.
Качалин улыбнулся, пожал ее руку:
— Мы народ тертый, не то что вы с Ниной Ивановной.
Взял с собой Николая Васильевича, и они пошли в каюту Шахта. Тот сидел у иллюминатора, дрожал как в лихорадке.
— Все это серьезнее, чем вы думаете! — встретил он Качалина и Николая Васильевича. — В меня вцепился этот жирный паук. О-о… Вы не знаете, на что он способен. Он будет сдирать шкуру и при этом испытывать удовольствие, как будто жрет булку с вологодским маслом и клубничным вареньем.
— Успокойтесь, — сказал мудрый молчаливый Николай Васильевич. — Вы же свои люди. Как–нибудь поладите.
— Свои! — вскинулся Шахт. — Что значит «свои», если между нами пробегают деньги. Пусть я буду брат, сват или даже родной отец, но если деньги… О–о–о!.. Вы не знаете наших. Там, где деньги, они теряют разум. Он тогда смотрит на тебя и не видит. Он тогда никого не видит. Я уже знаю, какую закавыку нашел в моих банковских документах этот гермафродит. Деньги там не мои значатся, а я определен как распорядитель. О–о–о! Какой я болван! Сапфир мне говорил, что деньги мои, а сам оформил на меня доверенность. Распоряжайся, пока он этого хочет. Строй курорт, пляжный комплекс, а там видно будет, что из этого получится. Отстегнул шестнадцать миллионов. Что значит для Сапфира шестнадцать миллионов, если Шахт ему сделал двенадцать миллиардов? Вы знаете, что такое двенадцать миллиардов? Вы не знаете, что такое двенадцать миллиардов. Я знаю, но не очень хорошо. Вы посмотрите на небо — сколько там звезд? Много. А если уж двенадцать миллиардов, так это еще больше. И кто ему сделал столько миллиардов? Шахт сделал. Я показал ему теплоход, вначале один, потом другой, потом и весь торговый флот. Нашел банк в Москве — тот дал деньги, Сапфир купил флот, а потом его продал и взял в двадцать четыре раза больше… Всем пошла прибыль, а Шахту шиш. Сапфир купил в Австралии два острова: Кергелен‑1 — там рыбзавод, и Кергелен‑2 — тут построили дом — вон он, на скале, и делаем пляжный комплекс и четыре гостиницы. На все мне дали шестнадцать миллионов, и Сапфир сказал: «Гиви, ты мне помог сделать немного денег, я на тебя кладу шестнадцать миллионов. И положил, но только вместо денег — бумагу, генеральную доверенность. А? Я знал, что Сапфир на меня положит такую свинью? Ну, Сеня, Сеня… Как же ты будешь лежать в своем дубовом отлаченном гробу? Что тебе скажет наш Бог Яхве?.. Он позволяет дурить гоя, но зачем же своего? Наша книга «Шулхан арух» разве такое позволит? Ай, Сеня, Сеня!.. Твой Гиви такой несчастный!
