Владимир Малик - Шёлковый шнурок
— Ту пленницу привезли тебе из Камениче[24].
«Он-таки знает все, — пронеслось в голове Кара-Мустафы. — Интересно, кто это из моих людей соглядатай султана? Дознаюсь, выжгу глаза собаке и вырву язык!»
Вслух же он произнёс:
— А-а, теперь мне все ясно… Такая девушка есть! Хорошенькая. Тебя, мой повелитель, не обманули, когда описывали её прелесть… И все же среди роз султанского гарема она оказалась бы обыкновенным полевым цветком.
— Так это чудесно! — воскликнул Магомет. — Розы колючи и, несмотря на свою красоту, быстро надоедают. Менее яркие полевые цветы порой милее нашему сердцу… Не так ли?
Кара-Мустафа прекрасно понимал, к чему клонит султан, и не посмел на этот раз возражать. Хотя Магомет говорил, как казалось, милостиво и доброжелательно и ничего прямо не требовал, за внешней его мягкостью скрывалась мстительная и завистливая натура — из-за одного неосторожно сказанного слова султан мог вспыхнуть в любую минуту. А сейчас, накануне похода на Австрию, на который великий визирь возлагал такие большие и честолюбивые надежды, он опасался осложнить своё положение. Поэтому смиренно поклонился и, подавляя досаду, с приветливой улыбкой сказал:
— Бесспорно так, хранитель мудрости пророка! Настанет время — и этот скромный полевой цветок расцветёт пышно, как драгоценнейшая роза. Тогда рука преданного слуги преподнесёт его тебе во всей непорочной красе! Думаю, это будет лучшим подарком моему повелителю в тот день, когда презренные, обуреваемые гордыней гяуры падут под ударами сабель непобедимых воинов нашего грозного хондкара[25], величайшего завоевателя всех времен!
Лицо султана прояснилось: он любил лесть.
— На все воля аллаха! Я всегда знал тебя, Мустафа, как моего преданнейшего слугу… Можешь идти!
4
На галере, когда в лицо подул свежий морской ветерок и слуги подали на верхнюю палубу кувшин холодного шербета, Кара-Мустафа постепенно начал успокаиваться.
Собственно, что произошло? Ведь все складывается как нельзя лучше! Султан поручил ему готовить войско для большой войны в Европе и, можно не сомневаться, назначит на время похода сердаром[26], так как у самого вряд ли хватит сил и желания нести тяготы военного похода. А это — верный путь к осуществлению его мечтаний и намерений! Пусть Магомет думает, что поход готовится для возвеличивания его особы. Ха-ха! Зазнавшийся мальчишка! Нет, он, Мустафа, не настолько глуп, чтобы, стоя у руля империи, не позаботиться о себе, о своём и своих потомков будущем! Не был бы он достоин рода Кепрюлю, если бы, став великим визирем, не мечтал о большем — о троне падишаха или короне императора! И первый успешный шаг на этом пути сделан.
Удалось также без осложнений избавиться от Юрия Хмельницкого. Казна украинского гетмана существенно пополнит казну великого визиря. Чего ещё желать?
Правда, беспокойство терзает сердце из-за красавицы невольницы, о которой проведал султан… Это, конечно, очень неприятно. Да, султаны, как и все смертные, любят подарки. Было бы неосмотрительно не понять намёка… Видно, придётся подарить девушку, хотя красота её пленила его самого.
Тьфу, шайтан! Как скверно получилось! И все из-за какого-то султанского соглядатая.
Кара-Мустафа начал мысленно перебирать своих слуг, охранников, чаушей, советников: кто из них стал глазами и ушами султана в его доме? Но вскоре оставил эту пустую затею — людей, окружавших его, так много, что он не смог припомнить и половины их.
Возвратившись в Эйюб, великий визирь прежде всего позвал старшего евнуха.
В комнату вкатился невысокий толстяк в бархатной одежде, мягких, расшитых серебром чувяках и в белоснежной чалме. Приблизившись, он с трудом согнул в поклоне короткий, бочкообразный стан и молча уставился на своего повелителя.
«Неужели он — султанский глаз?» — подумал великий визирь и произнёс:
— Ну, как она, кизляр-ага?[27]
— Все то же, эфенди… Сегодня её осматривал Пьетро-ага, лекарь-итальянец. Говорит, девушка здорова телом, но больна душой.
— Ох уж этот мне римлянин!
— Пьетро-ага — чудесный лекарь, эфенди, — мягко возразил кизляр-ага. — Всем это известно… К тому же он читает будущее по звёздам…
— Но у него слишком доброе сердце! Он всех жалеет… Особенно рабов.
— Это понятно: он долгие годы сам был рабом.
— Ну, хватит, тебя не переговоришь… Веди меня к ней!
— Прошу, эфенди… Девушка все тоскует, отказывается принимать пищу — по-видимому, хочет уморить себя голодом… День и ночь её стережёт старая Фатима…
Они спустились по мраморным ступеням на первый этаж, и кизляр-ага провёл Кара-Мустафу в комнату пленницы.
У окна на диване сидели две женщины — старая и молодая. Увидев великого визиря, они мигом вскочили и застыли в низком поклоне.
Кизляр-ага качнул головой:
— Фатима, иди за мной!
Старуха быстро вышла. Молодая попыталась задержать её, но тут же, гордо выпрямившись, смело взглянула на Кара-Мустафу.
Это была Златка.
Как она изменилась за время, проведённое в неволе! Если бы её смог сейчас увидеть Арсен, её возлюбленный, навеки утраченный Арден, то не сразу узнал бы девушку.
Одетая в роскошные шелка, обутая в расшитые золотыми и серебряными нитками башмачки, только что вышедшая из гаремной бани, где в подогретую воду льют розовое масло, от чего кожа приобретает нежность и аромат роз, она показалась бы ему ещё красивей, но вместе с тем и чужой. Арсен заметил бы, как она осунулась, что под глазами залегли тени, придавшие её личику томную привлекательность, высоко ценимую во дворцах здешних вельмож, но которая совсем не к лицу красавицам Старой Планины или украинской степи.
Кара-Мустафа, любуясь девушкой, подумал о том, что красавицу прислал ему Юрий Хмельницкий, а он его единым жестом выбросил из жизни, как мусор на свалку, но тут же отогнал это воспоминание. Стоит ли тревожить себя из-за какого-то тщедушного гетмана-гяура? Совсем иное дело — собственные чувства.
А чувства эти вот уже которую неделю волнуют его. Смешно сказать: он влюбился, как мальчишка! С тех пор как в Эйюбе появилась эта девушка, великий визирь утратил покой. Сначала думал, что Златка станет одной из многих сотен одалисок его гарема, к которым Кара-Мустафа был совсем равнодушен. Но когда неожиданно получил отпор и услышал угрозу, что она умертвит себя, если только он осмелится её коснуться, сердце Кара-Мустафы вдруг запылало юношеским огнём, и он понял: это серьёзно.
Любовь и радовала его, ибо он почувствовал, что ещё достаточно молод и полон страсти, и злила, ибо упрямица и слушать не желала его признаний. А потом — заболела…
