Генри Райдер Хаггард - Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2
— Если предположить, что в этой притче о двух дорогах есть доля правды, то выбор твой был очень неразумен, Садуко.
— Нет, Макумазан, это был мудрый выбор, потому что из-за этого я увидел Мамину и знаю, почему я выбрал эту дорогу.
— Ах, да, — сказал я. — Мамина… я и забыл о ней. Может быть, ты и не так прав, Я смогу судить об этом, когда увижу Мамину.
— Когда ты увидишь Мамину, Макумазан, ты скажешь, что я был прав. Зикали Мудрый громко засмеялся, услышав о моем выборе. «Вол ищет жирное пастбище, — сказал он, — но молодой бык ищет скудные склоны гор, где пасутся телки, но, в конце концов, бык лучше вола! Иди по своей дороге, сын Мативаана, и время от времени возвращайся в Черное ущелье и рассказывай мне, как идут твои дела. Я обещаю тебе, что не умру, пока не узнаю, каков будет твой конец». Вот, Макумазан, я сказал тебе о таких вещах, которые до этого времени были известны только мне одному. И Бангу теперь в немилости у Мпанды, которому он не хочет подчиниться, и мне дали обещание — все равно как, — что тот, кто убьет Бангу, не будет привлечен к ответственности и может взять себе его скот. Пойдешь ли ты со мною, Макумазан, и разделишь ли со мною его скот?
— Не знаю, — сказал я. — Если твоя история правдива, то я не откажусь помочь тебе убить Бангу, но я сперва должен разузнать об этом деле поподробнее. А пока я завтра отправлюсь на охоту с толстяком Умбези. Но ты нравишься мне, Садуко. Хочешь сопровождать меня и заработать двуствольное ружье?
— Инкоси, — сказал он со вспыхнувшими от радости глазами, — ты щедр и оказываешь мне большую честь. Чего мог бы я желать больше? Но, — прибавил он, и лицо его омрачилось, — сперва я должен спросить Зикали Мудрого, Зикали, моего приемного отца.
— Вот как! — сказал я. — Так ты, значит, все еще привязан к поясу иньянги?
— Нет, Макумазан, но я обещал ему ничего не предпринимать, не посоветовавшись с ним.
— Как далеко живет отсюда Зикали? — спросил я.
— До него один день пути. Если я выйду при восходе солнца, то я могу быть там к закату.
— Хорошо. Тогда я отложу охоту на три дня и пойду с тобой, если ты считаешь, что Зикали примет меня.
— Я думаю, он примет тебя, Макумазан, потому что он мне сказал, что я встречу и полюблю тебя и что ты будешь вплетен в мою жизнь.
— Этот Зикали насыпал тебе в кружку пива дурмана, — ответил я. — Что же, ты всю ночь будешь мне рассказывать такие глупости, когда нужно отправиться завтра же на рассвете? Ступай и дай мне поспать.
— Я иду, — ответил он с улыбкой. — Но если это так, Макумазан, то почему же ты тоже хочешь испробовать дурмана Зикали? — И он ушел, не дождавшись ответа.
Но в эту ночь я спал довольно скверно, потому что странная и страшная история Садуко овладела моим воображением. У меня тоже были свои причины, почему я желал видеть этого Зикали, о котором я так много слышал еще в прежние годы. Я хотел разузнать, был ли этот карлик обыкновенным шарлатаном, как все знахари и колдуны. Кроме того, он мог мне рассказать более подробно о Бангу, к которому я почувствовал сильную антипатию, может быть совершенно необоснованную. Но более всего я желал видеть Мамину, чья красота произвела такое сильное впечатление на туземца Садуко. Может быть, за тот промежуток времени, когда я отправлюсь к Зикали, она вернется обратно в дом своего отца и я ее увижу до того, как отправлюсь на охоту.
Глава II. Дурман знахаря
На следующее утро я проснулся, как это делают всегда хорошие охотники, очень рано. Выглянув из фургона, я ничего не видел, кроме серого луча света, отраженного от рогов привязанных волов. Вскоре, однако, сверкнул еще луч света, и я догадался, что это блеснуло копье Садуко, сидевшего у потухшего костра и закутанного в плащ из шкур диких кошек. Сойдя с фургона, я тихо подошел к нему сзади и дотронулся до его плеча. Он вскочил и сильно вздрогнул, что говорило о его расстроенных нервах. Но, узнав меня, он сказал:
— Ты рано встаешь, Макумазан.
— Конечно, — ответил я. — Недаром меня называют Бодрствующим В Ночи. Пойдем к Умбези и скажем ему, что я хочу отправиться с ним на охоту послезавтра на рассвете.
Мы пошли с Садуко и нашли Умбези еще спящим в хижине со своей последней женой. Я не желал ему мешать. К счастью, около хижины мы нашли Старую Корову, которая не могла спать из-за своего больного уха. Этикет не разрешал ей входить в хижину, и она ждала снаружи, когда выйдет муж — вероятно, чтобы накинуться на него с бранью.
Осмотрев ее рану и втерев в нее мазь, я попросил ее передать Умбези, что охота откладывается на два дня. Затем я разбудил своего слугу Скауля, сказал ему, что отправляюсь в короткое путешествие, и приказал ему сторожить мои вещи до моего возвращения. Я наскоро выпил рюмку рому и приготовил пакет с вяленым мясом и бисквитами.
Затем, захватив с собой одноствольное ружье, мы отправились в путь пешком, так как я не хотел рисковать своей единственной лошадью.
И я поступил хорошо, так как путешествие действительно оказалось очень затруднительным. Путь лежал через ряд поросших кустарником холмов, гребни которых были покрыты острыми камнями, по которым ни одна лошадь не смогла бы пройти. Мы то поднимались на эти холмы, то спускались с них, то шли через долины, разделявшие их, следуя по какой-то тропинке, которую я так и не мог разглядеть в течение всего этого долгого дня. Я всегда считался хорошим ходоком, так как по природе очень гибок и подвижен, но я должен сказать, что мой спутник переоценил мои способности. Час за часом шел он впереди меня таким шагом, что я вынужден был иногда бежать, чтобы не отстать от него. Гордость не позволяла мне жаловаться, но я был очень доволен, когда к вечеру Садуко сел на камень на вершине холма и сказал:
— Посмотри на Черное ущелье, Макумазан. — Это были практически первые слова, которые он произнес с тех пор, как мы отправились в путь.
Нужно сознаться, местность была названа метко, потому что это было одно из самых мрачных мест, которое я когда-либо видел. Это была огромная расщелина, промытая водой в горе в незапамятные доисторические времена. Гранитные глыбы были фантастически нагромождены в ней, наваленные одна на другую, образуя высокие колонны. По склонам ее росли темные деревья, редко рассеянные среди скал. Расщелина была обращена лицом к западу, но свет заходящего солнца, наводнявший ее, только еще больше подчеркивал ее пустынность и обширность, так как это была огромная расщелина шириной в некоторых местах чуть ли не с милю[12].
Мы зашагали по этому мрачному ущелью, сопровождаемые насмешливой болтовней павианов, следуя по маленькой тропке, которая привела нас наконец к большой хижине и к ряду тех, что поменьше. Хижины были окружены тростниковой изгородью, и над ними свисала гигантская глыба скалы, которая, казалось, могла упасть в любую минуту.
