Николай Дмитриев - Обязан выжить
— Кого там?
— Егорыча!
— А чего?
— Чего-чего, письмо вон ему!
— Ну так зовите его!
— Егорыч!
— Егорыч, тебе письмо!
На их зов в темном углу коридора раскрылись двери, в кухню вошел высокий, худой дедуган в кацавейке и, дергая себя за свалявшуюся после сна бороду, спросил:
— Чего шумим, бабоньки? Кому я нужен?
— Так письмо тебе… Почтальон вон пришел…
— Почтальон? Где?
Егорыч сразу засуетился и, наконец заметив старика с кожаной сумкой, который так и торчал возле входных дверей, заторопился к нему, цепляя на ходу очки с подвязанной ниточками дужкой.
— Вот туточки распишитесь, — встретил его поч тальон и, передавая Егорычу пухлый конверт, важно пояснил: — Как-никак, заказное.
Женщины, побросав свои примусы и керосинки, дружно столпились вокруг дедугана.
— Ой, гля, Егорычу штой-то важное пришло…
— Никак, казенное… Может, от племянника? От него, Егорыч?
— От него, от него! — радостно подтвердил Егорыч и тут же принялся разрывать полученный конверт.
Женщины еще теснее сжались вокруг, а когда в руках Егорыча оказались блестяще-глянцевые фотокарточки, восхищению соседок не было границ.
— Погляди, бабы, Витенька-то у Егорыча красавец какой!
— А кто это с ним?
— Чего спрашиваешь, ясное дело…
— Вот повезло парню… Два года на фронте, и целый.
— Ты уж, Егорыч и нас побалуй… Если что интересное, расскажи. Мы, бабы, народ любопытный!
— Расскажу, расскажу… Обязательно расскажу, — и, пряча в бороде радостную усмешку, Егорыч заспешил назад, в свою комнату.
Каморка эта была не фанерной выгородкой, как большинство помещений, а настоящей небольшой комнатой с окном, в которой раньше жила прислуга. К тому же старые, капитальные стены не пропускали звуков, и только через рассохшиеся двери сюда долетал слабый шум из вечно неугомонной кухни. Меблировка же, как у всех, была бедной, и лишь богатое, старинной работы, бюро красного дерева, вплотную придвинутое к стене, напоминало о прошлом.
Вернувшись к себе, Егорыч разложил фотографии на маленьком столике, примостившемся у окна, подвинул ближе легонький венский стул и сел, держа в руках все еще не прочитанное письмо. Только потом, кончив рассматривать глянцевое изображение племянника и сфотографированной вместе с ним незнакомой, но чрезвычайно красивой девушки, Егорыч наконец-то поднес исписанный лист поближе к очкам и не спеша, а, наоборот, по нескольку раз перечитывая каждое предложение, занялся письмом.
Закончив чтение, Егорыч снова посмотрел фотографии, еще раз перечитал лист и задумался. Содержание письма так его поразило, что он положил конверт перед собой и долго-долго сидел, глядя в окно, не замечая при этом ни замусоренного двора, ни покосившегося сарая, ни зелени сада, разросшегося за покосившимся забором.
Так он просидел почти час и за все время пошевелился только раз, чтобы взять в руки старый латунный ключ, который неизвестно зачем был воткнут в ящичек для бумаг, а потом, с минуту подержав его перед глазами, осторожно вернуть на место.
Тем временем за окном начинались сумерки, а когда, наконец, зелень сада стала неразличимой, Егорыч поднялся, аккуратно убрал все со стола в ящик и вышел из комнаты. Оказавшись в коридоре, он послушал гомон, который все еще доносился из кухни, и осторожно постучал в соседнюю дверь.
— Митя… Вы дома?
В ответ послышалась возня, потом лязгнула защелка, и на пороге возник крепкий мужик в майке, армейских галифе и туфлях на босу ногу.
— Эт ты, Егорыч… — волосатой рукой здоровяк почесал заметный живот и спросил: — Че надо-то?
— Зайдите ко мне, Митя.
— Эт можна…
Егорыч завел соседа к себе в комнату, усадил на венский стул, а сам, устраиваясь рядом на койке, покрытой верблюжьим одеялом, начал:
— Вы помните, Митя, наш разговор, когда вы хотели отгородить себе кусочек коридора?
— А че ж не помнить-то? Помню! Хорошо б было… Свой выход, вроде как квартира отдельная. Жаль, не вышло…
— А теперь, Митя, выйдет, — Егорыч дружески потрепал здоровяка по колену. — Выйдет!
— Да ну? — обрадовался здоровяк и сразу же с сомнением в голосе заметил: — Так вроде пока ничего не меняется…
— Меняется, Митя, меняется… Я решил к Виктору, племяннику своему, ехать.
— Эт-та что же… Совсем? — стул под здоровяком скрипнул.
— Совсем, Митя. Он у меня теперь в городе служит и к себе зовет.
— Так, так, так… — прикидывая что-то про себя, здоровяк аж закрутился на месте. — Эт, как я понял, комнату эту ты, Егорыч, оставляешь вовсе?
— Именно! — Егорыч хлопнул себя ладонями по коленям. — И если вы мне поможете, а вы, как я слышал, экспедитор, значит, человек оборотистый, то…
— Понял, Егорыч… Что надо? — здоровяк вместе со стулом придвинулся ближе.
— Да я думал, продуктов бы… А еще, понимаете, Митя, племянник пишет, у него там с мебелью не того. Вот я и решил, тут у меня старичков знакомых много… Меблишка у них кой-какая старая сохранилась. Ну и выменял бы. Новой все равно не достать, да мне и старая как-то нравится больше…
— Эт понятно… Вы ж и сами со старого мира.
— Ну что ж в том плохого, Митя? Кто ж знал, что так будет…
— Да я ничего, Егорыч, ничего… Я сам помню, хорошо жили.
— Да, было… И еще я хотел просить вас, Митя, — Егорыч осторожно тронул соседа за волосатый локоть, — может, вы мне поможете меблишку эту малой скоростью отправить, а?
— Какой разговор, Егорыч. — Митя сорвался с места. — И отправим, и продуктами поможем, и прочим! Да, Егорыч, я запамятовал, это вроде как бабы тебя так звать наловчились, а ежели как надо?
— Как надо, Викентий Георгиевич, — усмехнулся Егорыч.
— Ну, раз такое дело, Викентий Георгиевич… — здоровяк поднялся и отодвинул стул. — Я за бутылочкой подскочу. Вроде под такой уговор по обычаю и дерябнуть не грех, а?
— Ну если по обычаю, то дерябнем, — согласился Викентий Георгиевич и, усмехаясь, поднялся с койки…
* * *На этот раз начальник сам зашел в кабинет к подчиненному. Увидев его, капитан НКГБ мгновенно вытянулся, на что начальник просто не обратил внимания, и пренебрежительно кинув: «Да сиди ты, сиди», — принялся рассматривать непрезентабельное помещение.
Комната и впрямь была неудобной. Узкая, непропорционально удлиненная, она не давала возможности даже стол поставить как следует, и его пришлось повернуть боком. К тому же через зарешеченное окно нельзя было что-нибудь увидеть из-за того, что соседний брандмауэр, возвышавшийся в каких-то трех мет рах, заслонял все.
Оценив надлежащим образом капитанский закуток, начальник двусмысленно хмыкнул, подтянул стул поближе и, плотно усаживаясь, приказал:
