Франсиско Гальван - Изумруды Кортеса
Донья Луиса, как дочь касика, была индеанкой, получившей хорошее воспитание, хотя и такое, какое принято у туземцев. Она встретила мешиков весьма учтиво, однако сначала в ее поведении чувствовалось некоторое недоверие. Сикотепек показал ей письма, выданные ему Кортесом, и хотя она не умела читать, но лицо ее просветлело, когда она услышала, что это охранные грамоты от губернатора Новой Испании. Помощи Атоксотля не потребовалось — донья Луиса говорила на языке нагуа. Сикотепек попросил позволения взглянуть на ее сына, прижитого от испанца, и она тут же послала за ним свою служанку.
Ребенку было около года. Его закутали в накидки и одеяла, чтобы он не простудился. У всех вызвали изумление его светлые волосы и глаза цвета морской волны, так что он был настоящий тонатиу, а точнее, истинный сын своего отца, Хулиана де Альдерете, тоже светловолосого и светлоглазого.
— Я назвала своего сына Хулианом в честь отца, хотя ребенок и не был окрещен. Он родился здесь, в этом селении, где нам пришлось искать убежища, иначе со мной покончили бы те же люди, что убили моего мужа. Да, он был мне настоящим мужем, хотя мы и не сочетались законным браком.
Сикотепек держался очень любезно, всячески стараясь завоевать расположение и доверие женщины. Он спросил ее, отчего она так боится христиан, если сама приняла крещение и растит сына от одного из испанцев.
— Да, я действительно приняла крещение, стала христианкой, и у меня родился сын от христианина. Однако не все христиане относятся друг к другу по-братски. Они нередко ссорятся между собой, как это бывает и среди индейцев. Именно из-за этого и погиб мой муж: хотя его погубил укус змеи, я совершенно уверена, что за этим скрывается злоба его врагов—христиан, подстроивших такое несчастье, чтобы отвести от себя подозрения.
— Откуда вы можете это знать? Неужели вы видели все своими глазами? — спросил Сикотепек.
— Ничего я не видела, — решительно возразила она, — меня не было дома, когда все это случилось, но незадолго до смерти моего мужа у нас состоялся разговор, и он объяснил мне кое-что и предупредил меня заранее, что с ним может всякое случиться.
— Что же он вам рассказал?
— Накануне дня своей смерти мой господин был так мрачен и озабочен, что просто на себя не похож. Я не узнавала в нем отца своего будущего ребенка — он казался другим человеком. Я спросила, что происходит, но он не пожелал мне ответить, только строго наказал, что если с ним что-нибудь стрясется, то мне нужно будет немедленно бежать отсюда куда-нибудь подальше, так, чтобы никто из испанцев не смог меня отыскать. Затем он вручил мне письмо и просил в случае, если он умрет недоброй смертью, передать его лично в руки сиятельному сеньору Кортесу, и никому другому.
— Но все-таки ваш муж умер от укуса гадины, он не был убит испанцами…
— Я уже сказала вам, что говорила с ним перед смертью. Тогда он рассказал мне, что во время сиесты обнаружил у себя в постели змею. Это случай необыкновенный и плохо объяснимый естественными причинами. Вряд ли эта змея оказалась там сама по себе, скорее всего ее кто-нибудь подкинул. Кроме того, накануне того злополучного дня я видела странных белых людей, без сомнения чужеземцев, которых несли на носилках черные рабы. Я никогда не видела таких людей в наших окрестностях, и к тому же они говорили на каком-то незнакомом языке.
Донья Луиса помолчала и обвела взглядом мешиков, которые были явно поражены, во-первых, тем, что, оказывается, существуют какие-то чужеземные белые, говорящие на неизвестном языке, и, во-вторых, появлением змеи на ложе Альдерете. Затем она продолжила свой рассказ:
— Я обнаружила своего мужа в доме. Он лежал на полу. Я пыталась помочь ему, как меня учили мои родители, прикладывая к укушенному месту листья агавы…
— Правильно, обычно так и поступают в этих случаях, — подтвердил Атоксотль.
— …Но было уже слишком поздно, потому что средство это помогает, только если к нему прибегнуть сразу и приложить лист к свежему укусу.
— Все так, — снова кивнул переводчик.
— Перед тем как испустить дух, супруг заставил меня поклясться именем Господним, что немедленно скроюсь отсюда, что я и сделала. Ведь я дочь касиков-тласкальтеков, старинных врагов мешиков, и мне нетрудно было найти убежище у мичоаканцев, которые тогда поклонялись своим бесовским идолам и ненавидели христиан. Вот потому-то я и боюсь за жизнь своего сына: как бы его не убили, посчитав белым дьяволом.
— Почему же вы не выполнили наказ своего супруга и не отдали Кортесу написанное им письмо? — осведомился Сикотепек.
— Я готовилась к родам, и вскоре у меня появился малыш. Кроме того, я боюсь идти к испанцам и никому из них не верю. Путешествие это долгое и слишком тяжелое для одинокой женщины: дороги грязные, топкие, повсюду подстерегают опасности. Я не могу взять с собой сына и вместе с тем не могу решиться оставить его здесь одного — ведь его запросто могут убить. Сеньору Кортесу придется подождать, пока мой ребенок подрастет и мы сможем отправиться в путь с ним вдвоем.
— Как вы знаете, губернатор Кортес уполномочил нас отправиться сюда и почтил своим доверием; вы можете отдать нам письмо, и мы доставим его по назначению, — предложил ей Сикотепек.
— Мой муж наказал мне, чтобы я лично передала письмо прямо в руки сеньору Кортесу.
— Как угодно, но позвольте же нам по крайней мере узнать, что говорится в этом письме.
— Как же вы узнаете это, если никто из нас не читает по-испански?
— Если вы покажете мне письмо, я попытаюсь его прочесть, — вмешался Атоксотль.
— Нет. Сеньор Кортес будет первым человеком, кто увидит это письмо, — отрезала донья Луиса.
— Подумайте, донья Луиса, ведь эта задержка играет на руку убийцам вашего мужа, — нетерпеливо заговорил Сикотепек. — Может быть, они успеют скрыться и ускользнут от возмездия. Если же губернатор Кортес своевременно узнает те важные сведения, что сообщаются в письме, он успеет схватить преступников.
Доводы Сикотепека поколебали решимость доньи Луисы, которая была женщиной совсем не глупой. Она заметно колебалась, не зная, соглашаться ли на предложение Сикотепека: имеет ли она право, приняв во внимание срочность этого дела, ослушаться своего мужа и нарушить данное ему слово? Некоторое время она размышляла, судорожно сжимая руки и обращая затуманенный слезами взор на малыша Хулианито. Наконец она объявила мешикам, которые молча ожидали ее ответа:
— Вот что я решила. Я знаю, что с вами прибыл монах, святой человек, о котором уже идет молва по всему королевству и который за столь короткое время уже успел завоевать уважение мичоаканцев. Ему я разрешу прочесть это письмо. Я уверена, что и мой супруг, и сам сеньор Кортес одобрили бы мое решение. Затем, когда мы узнаем, что в нем написано, мы поймем, как нам поступить. Но прежде я хочу, чтобы монах окрестил моего сына: я желаю, чтобы мой ребенок принял истинную веру и узнал Иисуса Христа, потому что об этом просил меня мой покойный супруг.
