Александр Красницкий - Гроза Византии
Василий задумался.
Вдруг он ударил себя рукой по лбу.
«Чего же легче? Порфирогенет напуган до последней степени, стоит только поддержать в нем этот испуг, и он сам поспешит скрыться из Византии, ну, на персидскую границу, что ли, а в его отсутствие все легко устроить, как следует… Только надо сделать это умно, так чтобы Вардас не понял моих планов. Его одного я боюсь и уважаю, остальные мне нисколько не страшны. А в этом мне поможет Ингерина».
С такими мыслями он поспешил к молодой женщине, все еще не утратившей своего влияния на «Нерона» Нового Рима.
Они редко виделись с тех пор, как Ингерина поселилась во дворце Михаила.
Но, несмотря на редкие встречи с Василием, молодая женщина продолжала безумно любить его.
Он был ей дорог по их прежней жизни, по тому времени, когда они, голодные и холодные, скитались по горам Македонии, думая не об императорской короне, как теперь, а о том, где и как добыть кусок насущного хлеба.
Среди роскоши дворца Ингерина не раз вспоминала те дни, и они казались ей гораздо более счастливыми, чем та сытая, полная удовольствий жизнь, которую она вела с Михаилом…
Она встретила Василия с такой шумной радостью, какая была даже опасна в их положении.
— О, наконец-то, наконец-то, ты пришел ко мне, Василий! — воскликнула она, страстно целуя Македонянина. — Я скучала по тебе, я думала, что ты уже разлюбил меня!
— Нет — и никогда! — решительно отвечал Василий. — Или ты думаешь, мне не больно видеть тебя в объятиях другого? Но что делать, цель, которую я преследую ради тебя, требует жертв… Я приношу их, приносишь и ты. Когда же все исполнится так, как задумано мною, мы оба будем счастливы, несказанно счастливы… Но ты мне должно помочь, моя Ингерина.
— Говори, Василий, говори, любимый мой, я готова сделать все!
— Нужно во чтобы-то ни стало удалить порфирогенета отсюда.
— Удалить? Зачем?
— Ты узнаешь это впоследствии, а теперь исполни то, что я тебя прошу. — Но предлог?
— Он есть!
— Какой же?
— Здесь ходят слухи о грозящем Византии набеге варваров. Михаил уже теперь перепуган донельзя. Поддержи в нем этот испуг и убеди его, что среди войска, на границе, он будет в большей безопасности, чем здесь…
— А ты…
Останешься?
— Да, это необходимо…
— Но варвары! Что будет с тобой, я боюсь за тебя!
— Успокойся, я сумею охранить себя хотя бы ради той цели, которую мы преследуем…
Василий не ошибался в Ингерине.
О! Это была действительно умная женщина, которой можно было довериться и на которую можно было положиться.
Действительно, она сумела поставить дело так, что вконец перепуганный Михаил поспешил оставить свою столицу.
Он сумел, однако, на этот раз притвориться и предлог для своего удаления избрал вполне объяснимый, приличный.
— Наши храбрые войска, — объяснил он свой отъезд, — бьются с персами, и мы должны сами руководить ими, воодушевлять их на новую борьбу, как бы она ни была тяжела… О, мы сделаем это и поразим персов!…
Он уехал.
Вардас, не подозревавший, кто устроил это удаление, был очень рад отъезду Михаила.
— Так будет спокойнее, — говорил он Василию, — у нас развязаны руки, и мы можем действовать вполне свободно… Варвары не так страшны, как порфирогенет. Он мог одним словом разрушить все наши планы, помешать нам. Василий ничего не отвечал.
Он чувствовал корону византийских императоров на своей голове…
16. СВОЕ И ЧУЖОЕ
Пока перепуганный Михаил собирался покинуть Византию, его приближенные торопливо приводили в исполнение задуманный ими план отдаления набега славянских варваров.
Врач Фока потребовал довольно продолжительный срок для приготовления своего таинственного средства которое должно было помочь киевским князьям умереть, прежде чем они встанут во главе своих дружин, чтобы вести их на Византию.
Фока был с виду добродушный, безобидный старик; никто бы при взгляде на него не решился сказать, что этот человек, будучи придворным врачом императора, не только многим помог родиться, но многим помог и умереть, и умереть так, что намеченная жертва не подозревала даже, с какой стороны пришла смерть.
Придворный врач императора был, впрочем, человек очень скромный и только изредка позволял себе похвастаться своим страшным искусством.
— У Нерона Старого Рима была Локуста, — говаривал он в порывах откровенности, — но я превзошел и Локусту…
Теперь, получив неожиданное приказание приготовить такие благовония, которые должны были уничтожить киевских князей, Фока не замедлил приняться за свое страшное дело.
Он заперся в своей лаборатории, что-то долго варил, сушил, растирал в ступках, мешал, не выходя из своего покоя и никого не допуская к себе в течение всех дней, пока он был в своем невольном заключении.
Его не беспокоили.
Вардас был уверен, что Фока настолько хорошо знает свое дело, что сумеет исполнить его, как нельзя лучше, если только ему мешать.
На отъезд Михаила из Византии никто не обратил внимания — ни царедворцы, ни народ: такой незаметной личностью был этот правитель по сравнению со своими талантливыми администраторами: Вардасом, Фотием, Василием.
Василий в последнее время стал особенно ласково и даже нежно относиться к Ирине и Изоку, оставленным бежавшей Зоей на его попечении.
Он знал, кто они такие, и все-таки думал, что этот юноша и девушка до некоторой степени могут явиться в его руках заложниками, если только хитро задуманный план не удастся и не отдалит набега киевских славян.
Своей ласковостью Василий старался привлечь брата и сестру на свою сторону, чтобы со временем, если позволят обстоятельства, воспользоваться ими для переговоров с их родичами, которые, видя в них внуков старого Улеба, легко могли ради них стать из заклятых врагов Византии ее искренними друзьями и верными союзниками.
С этой целью он подолгу в свободное время разговаривал то с Изоком, то с Ириной, но чаще всего с обоими вместе.
— Дети мои, — говаривал он, — неужели вам не нравится здесь, в Византии?
— О, нет, — отвечала обыкновенно Ирина, — нам хорошо здесь.
— Но на родном Днепре лучше! — с затаенным вздохом отвечал Изок.
— Почему же, юноша?
— Там все свое…
— А здесь? Разве вы в чем-либо нуждаетесь?
— Нет, благодаря тебе, ни в чем.
— Тогда что же вам еще нужно?
— Ах, Василий, — раздражался пылкий Изок, — как что? Нам нужен родимый Днепр, простор его полей, нужен родной наш воздух, нужны родимые забавы. Ничего этого здесь нет…
— Так стало быть, Изок, ты не хотел бы остаться в Византии?
— Нет, нет! Ни за что! Ни за что! Я умер бы, я задохнулся бы здесь… — А ты, Ирина?
