Мишель Зевако - Заговорщица
Жанне пообещали, что она вскоре увидится со своей сестрой Мадлен, и девушка каждый день ждала встречи. Она уже сто раз рассказала Виолетте о своих злоключениях и неожиданном освобождении. Ее с сестрой заперли в темнице в Бастилии, и девушки приготовились к смерти. Однажды ночью в камеру вошли люди; Жанна решила, что настал ее последний час и сейчас их с сестрой поведут на виселицу. Но появилась прекрасная женщина, которая склонилась над девушкой со словами:
— Жанна Фурко, вы не умрете. Вы будете жить, более того, обретете свободу.
— А Мадлен? — воскликнула Жанна.
— Мадлен уже освободили, она в безопасности.
Потрясенная девушка, чудом избегнувшая смерти, последовала за своей освободительницей. Ее отвели к закрытой карете, что стояла во дворе крепости, какой-то мужчина подсадил ее и сам сел рядом, а затем карета двинулась в путь. Остановилась она у монастыря на холме Монмартр. Там девушку заперли в домике, находившемся внутри монастырской ограды.
С тех пор Жанна ждала. О той незнакомке, что вырвала ее из лап тюремщиков, она вспоминала то с благодарностью, то с каким-то страхом. Что за женщина явилась в Бастилию? Жанна строила всякие предположения и наконец решила, что какая-нибудь влиятельная придворная дама попросту сжалилась над молоденькими узницами.
Когда девушку привели к Фаусте, она ее не узнала: незнакомка, спустившаяся в темницу Бастилии, носила на лице маску.
Итак, молодая, хорошенькая, смертельно перепуганная девица предстала перед Фаустой. Та внимательно всмотрелась, чтобы убедиться: перед ней действительно дочь Бельгодера. А вслух Фауста сказала:
— Вы меня узнаете?
Жанна Фурко (правильней называть ее Стелла) отрицательно покачала головой.
— Я — та женщина, которую вы видели в тюремном подземелье, — продолжила Фауста.
Жанна радостно вскрикнула, глаза ее заблестели. Девушка кинулась к Фаусте и поцеловала ей руку.
— Ах, сударыня, — прошептала Жанна, — как я счастлива, что могу отблагодарить вас! С той ночи я не переставала ни на минуту думать о своей благодетельнице… я с нетерпением ждала того часа, когда смогу сказать вам, что благословляю ваше имя, но…
Жанна остановилась и подняла на Фаусту глаза, в которых стояли слезы.
— Говорите, говорите же без опаски, — ласково подбодрила девушку гостья.
— Да, я чувствую, что вы очень добры, сударыня… скажите, я найду Мадлен, мою сестру Мадлен?
Как ни бесстрастна была Фауста, при этом имени она вздрогнула: ее внутреннему взору представилось страшное зрелище — пылающий посреди Гревской площади костер, виселица над ним, бесстыдно обнаженное тело мертвой Мадлен Фурко, рухнувшее в огонь, дрожащая, полубезумная Виолетта, которую тащат к соседнему костру… Но тут неведомо откуда появился шевалье де Пардальян и спас девушку… Эти воспоминания наполнили безжалостное сердце Фаусты горечью и досадой. Однако она ласково произнесла:
— Дитя мое, скоро вы увидитесь с Мадлен.
— Правда? — обрадовалась Жанна.
— И даже очень скоро… — подтвердила Фауста, — но сегодня я приехала к вам, в ваше убежище, желая поговорить об одном серьезном деле. Скажите, милая, вы хорошо помните вашего отца?
— Конечно, — ответила девушка и разрыдалась. — Как я могу его забыть? Он так любил нас, меня и сестру… всего четыре месяца назад мы были вместе…
— А мать?
Жанна посмотрела на гостью с удивлением.
— Мать? — переспросила девушка.
— Ну да, вашу мать вы помните?
— Сударыня, вы, очевидно, не знаете: моя мать умерла вскоре после моего рождения. Мадлен старше, она, наверное, смогла бы рассказать о нашей матери… она мне часто о ней говорила… а я была совсем крошкой и ничего не помню.
— А что рассказывала ваша сестра? Какой была ваша мать? Верно, красавица?
— Мадлен часто повторяла, что матушка считалась необыкновенной красавицей.
— А глаза? У нее были голубые глаза?
— Да, сударыня, — ответила Жанна.
— И длинные светлые волосы?
— Да, Мадлен так и говорила… но неужели вы знали нашу матушку?
— Я ее знаю, — спокойно произнесла Фауста.
— Господи, сударыня, — встрепенулась Жанна, — что вы такое говорите?
— Повторяю: я знаю вашу мать!
— Но вы говорите так, словно она жива… а она ведь давно умерла…
— Скажите, дитя мое, — продолжала Фауста, — а отец часто рассказывал вам о матери?
— Никогда, сударыня!
Фауста поняла, что сама судьба помогает ей. А девушка тем временем добавила:
— Наверное, отцу тяжело было вспоминать о ней… он так страдал после смерти жены… во всяком случае Мадлен именно так объясняла его замкнутость.
— А если я вам скажу, что есть и другая причина? Дело в том, что ваша мать не умерла, а просто исчезла!
— Не может быть! — в ужасе прошептала Жанна.
— Почему — «не может»? Представьте себе, что ваша мать заболела во время великого избиения гугенотов… Что она, скажем, сошла с ума…
Жанна слушала и не верила своим ушам. Ей казалось, что все это — лишь странный сон.
— Итак, если ваша мать после пережитых несчастий потеряла рассудок, если ваш отец отчаялся вылечить супругу, если в приступе безумия она сбежала из дома, если ваш отец искал, но так и не нашел несчастную, то вполне естественно, что он счел за благо объявить своим дочерям о смерти матери…
— Сударыня, о, сударыня! — взмолилась Жанна Фурко. — Пощадите, я, кажется, тоже сойду сейчас с ума!
— Так знайте же, Жанна, то, что я рассказала — не мои домыслы, но чистая правда.
— Нет, нет, не может быть!
— Однако же это так и есть! — твердо произнесла Фауста.
Жанна закрыла лицо руками и тихо зарыдала. Клодина де Бовилье наблюдала за этой сценой с радостью и умиротворением. Она часто спрашивала себя, какие цели преследует Фауста, и теперь настоятельнице показалось, что ее благодетельница делает доброе дело. Впрочем, обещанные двести тысяч ливров так ослепили беззаботную Клодину, что она не слишком старалась вникать в суть происходящего. Фауста же склонилась над Жанной, обняла ее за плечи и ласково сказала:
— Не плачьте, бедное дитя! Хотя нет, можете плакать, ведь ваша мать еще не исцелилась… Но я знаю, как вернуть ей разум… Я отведу вас к ней, и вы поможете бедняжке выздороветь…
Глава XIII
КОНЕЦ РАЙСКОГО ЖИТЬЯ
Дни шли, и вот наступил канун того самого двадцать первого октября, когда Фауста намеревалась одним ударом покончить со всеми своими врагами — точнее, убрать все препятствия, стоявшие на ее пути (она так редко испытывала истинную ненависть, что вряд ли считала того или иного человека — кроме разве что шевалье — своим врагом).
Моревер должен был к полудню привести Пардальяна и герцога Ангулемского. Их ожидала смерть от рук приближенных герцога де Гиза. Фауста предполагала в одиннадцать часов дать знак Гизу с тем, чтобы к двенадцати его люди оказались на Монмартре и быстро разделались с шевалье и Карлом.
