Анна Барт - Месть из прошлого
– Инокиня Марфа смиренно просит ваше преосвященство пожаловать к ней незамедлительно, – низко склонился перед Филаретом красивый инок.
Пришлось Филарету последовать за ним в покои бывшей жены, кипя от гнева. Ишь ты, незамедлительно!
Благолепная тишина зимнего вечера стояла на половине Марфы. Инок довел Филарета до низкой двери и опять поклонился в пояс. Филарет небрежно благословил его и в маленькую светелку протиснулся боком.
Как только дверь захлопнулась за патриархом, инок быстро отодвинул висящий ковер на стене и жадно прильнул ухом к маленькой дырочке в стене.
– Зачем звала? – услышал он резкий голос Филарета.
– А ты присаживайся, батюшка, оттрапезничай со мной, – тихо, не вставая и не подходя под благословение, ответствовала Марфа.
– Некогда мне. Звала зачем?
Не отвечая, Марфа спокойно сидела за столом, уставленным изысканными яствами. Марфа понимала толк в кушаньях, собирала лучшие монастырские и светские рецепты и умела отлично готовить. Не спеша налила в серебряные кубки душистого вина, протянула один Филарету, а от другого пригубила чуток сама.
Рядом с ней на расписном стуле развалился огромный полосатый кот, хвост пушистый почти пола касался. Филарет раздраженно взмахнул рукой, сгоняя наглое животное, но то только недовольно дернуло спиной да приоткрыло лениво один глаз. Владыко не то, чтобы котов не жаловал, в Кремле без них никуда, от мышей только ими и спасались, но уж больно дух кошачий, противный и въедливый, раздражал его.
Филарет резко дернул стул и стряхнул наглеца. Присел за стол и брезгливо принюхался, но в комнате пахло хорошо – трапезой, сухими травами да горячим воском зажженных свечей.
– Слышала я, – поднимая тяжелого кота на колени, спросила спокойно Марфа; кот повис мягкой тушкой на руке, зажмурил изумрудные бусинки глаз, – что хочешь с почетом удалить меня в монастырь? Насовсем? Подальше от сына, стало быть?
– Хочу, матушка, ох, как хочу, – согласно закивал Филарет, отведал глоточек сладкого вина и поморщился: не вино – вода сахарная. – Давно тебе пора в монастырь. Грехи замаливать, Ксения.
– Ох, не тебе бы говорить о грехах и не мне бы слушать, Федор Никитич! Когда по молодости обеты семейные нарушал, то не грех был? Когда меня и сына оставил да в Польшу подался «по государевым делам» на девять лет долгих – то не грех был? Если бы не Бориска Суворцев, пропали бы мы с Мишей. Ладно я, что ж сына-то единственного не пожалел? Борис Борисыч ему за отца был…
– Что ж ты замуж не пошла за своего Суворцева? – не сдержавшись, огрызнулся Филарет. – Двадцать лет мне тычешь в лицо им!
– Дура была молоденькая. Как же, бояре Романовы, с родней царской связанные! Родная тетка – царица! Замутил девчонке голову, наобещал…
Филарет зло дернул плечом:
– Что старое вспоминать? Жить сегодняшним днем надо.
– Кто забывает прошлое, у того нет будущего, – спокойно произнесла Марфа и придвинулась поближе к Филарету, заглянула в светлые глаза.
Все так же красив, как и в молодости, и так же щеголеват, строен. Глаза как у юноши поблескивают, от выхоленной бороды пачулями иноземными сладко пахнет, пальцы белые, ухоженные, перстнями жаркими переливаются. Но не дрожит у Ксении больше сердце от волнения при виде мужа и дыхание не сбивается. Все любовные тревоги остались позади.
– Помнишь уговор-то, Феденька?
– Не помню, Ксения, – тоже наклоняясь поближе к бывшей жене, прошептал Филарет.
Толстый кот прижал уши, сузил глаза, заурчал недовольно. Филарету так и хотелось ему по усатой морде щелкнуть, крепко, от души.
– Кабы ты, матушка, по самую макушку себя в крови не запачкала, может, и помнил бы об уговоре.
Марфа легко поднялась из-за стола.
– Неблагодарный ты, Феденька. Всегда неблагодарным был, – ласково сказала она. – Хочешь быть сильным? Помни, что людям обещал, не скаредничай на выполнении обещаний.
– За этим и позвала? – обидно засмеялся Филарет, поигрывая холеными пальцами. – От дел важных отрываешь. Чтоб напомнить? Ну, напомнила – дальше что?
Марфа, казалось, не обратила никакого внимания на насмешливый тон.
– Вот что я тебе сказать хотела, Федор Никитич. Времена сейчас сложные, смутные. Не дело, что ты богатство государево выставляешь напоказ. Не поймут тебя. Ты – смиренный слуга Господа, а потом уж отец государя…
– А ты сама? – насмешливо перебил ее Филарет и повел руками вокруг.
Зимняя ночь давно уж наступила, а в покоях Марфы было тепло, красиво, уютно. Полумрак густился вокруг зажженных свечей богатого киота. Так и брызгали от него огоньки самоцветов! Вся мебель и сундуки вырезаны из кипариса, изразцовые печи покрыты диковинной вязью цветов и трав, так что казалось не зима за окном, а летний полдень. Как будто очутился ты в полдень жаркий июльский в лесу или на лугу.
Особую тягу имела Марфа ко всяким иноземным безделицам. Вот и сейчас Филарет показывал на столик да лавку, щедро украшенные золоченой вязью. Перешли они к Марфе из Марининых покоев. То была мебель, которую привезла она с собой из Польши, подарок от отца.
– Что – сама? У меня все в горнице, только ближним боярыням показываю. Никто не видит моей роскоши.
Филарет дернул бровью недовольно. Да, это правда. Марфа никогда не снимала простого монашеского покроя черного платья, хоть и не проживала в монастыре.
– А ты? Зачем крест такой златой надел? Перстнями пальцы украсил? Не выставляй богатства да власти своей на люди, Федор Никитич, а то как бы пожалеть не пришлось…
– Вот что, Ксения, слушал я тебя довольно, – отрывисто и сердито сказал Филарет. – Теперь ты меня послушай. Не дело тебе в Кремле оставаться да юных отроков за мной посылать. Разговоры пойдут и тогда уж своей скрытой набожностью не отделаешься.
– А кого ж мне за тобою посылать, владыко? В покои-то государевы? Сам не приходишь, посылать за собой не велишь. Как же достучаться-то мне до тебя, а?
Филарет злобно посмотрел на жену. Ничего не осталось в ней от той молоденькой Ксении, с которой шел он много лет под венец. Увяла девическая красота. Расплылась и огрузнела. Персиковый цвет кожи изменился на нездоровый, желтоватый. Только умные глаза не старели – жгучие, как горячие угольки, полные жизни.
– Эх, о чем жалею я, Феденька, – протянула Марфа задумчиво, – что не мужчиной привелось мне родиться… Дела бы делала, на вас всех не оглядываясь…
– Ты бы делала, это верно, – не удержался Филарет, направляясь к двери. – Завтра, помолясь, собирайся вон из Кремля, матушка, – но Марфа, все так же спокойно улыбаясь, встала у него на пути.
– Если надумаешь нехорошее, Феденька, помни, книга у меня припрятана одна, весьма интересная книга.
