Дмитрий Леонтьев - Обитель
— Так мы сами или власть совецка? — уточнил кто-то из толпы.— А ежель мы, то батюшку нам верни!
— Да! — подхватили женские голоса.— Как без батюшки? Ни креститься, ни помереть... Кто вместо него службу весть станет? Власть совецка? А коль ты власть новая, так не безобразь! Объясни народу — куда и за что
монахов забираете? Мы всем обществом хлопотать за настоятеля станем!
Недовольные голоса в толпе нарастали. Звездин затравленно озирался, все больше щерясь, как загнанный волк.
— Молчать! — наконец не выдержал он.— Молчать, я сказал! Хотите вы или нет, но мы вытащим вас из этой серости! Вы, дурачье безграмотное, сами не понимаете, что мы вам даем! Поймете — руки целовать будете!
— А-а... ну, это знакомо,— кивнул бородатый Арсений и, безнадежно махнув рукой, побрел прочь. За ним начали расходиться и остальные.
— Куда?! — крикнул Звездин.— Куда пошли?! Быдло! Серость! Для вас же... Видите?! — в ярости повернулся он ко мне.— Рабы! Стадо! Мы ради них жизни не жалеем, а эти... Ничего! Ничего, господин англичанин! Дайте срок! Увидите вы еще другую Россию! Новую!
Ответить я не успел: красноармейцы привели арестованного князя Маргиани. Одежда на князе была порвана, из разбитого носа текла кровь, но гордый грузин еще ярился, ругая державших его бойцов на трех языках сразу.
— Этого куда? Тоже в сарай?
— Этого — сразу к стенке! — распорядился Звездин.— Это убежденная контра, нечего с ним лясы точить.
— Боишься, собака?! — крикнул князь.— Какой ты мужчина, а?! Ты — шакал!
— Боюсь? Тебя?! Уже нет. Ты ведь просто труп.
— За солдатами прячешься? Сам подойти боишься?!
— Ну вы же прятались за жандармами? — парировал комиссар.— Вся царская власть только на штыках и держалась. Тебе ли говорить?.. Да уведите вы его, наконец!
— Господин Звездин! — счел нужным вмешаться я.— Вы собираетесь расстрелять его без суда? Простите, но это противоречит всем нормам международных конвенций. Или вы собираетесь уничтожать своих врагов вне всяких законов и правил?
— Вы забываете, что в России идет гражданская война,— сказал он, но все же сделал знак солдату остановиться.— И суд уже свершился. Народный суд.
— И вы действуете от его имени? — намекнул я на его неудачную попытку вызвать симпатии у крестьян.
— Да! — не смутился он.— Пусть они темные и отсталые, но мы действуем в интересах народа и во имя народа.
— Странные способы вызвать симпатию Запада. Подобные методы...
— А Западу просто придется смириться с этим,— жестко оборвал он меня.— Это наше, внутреннее дело. Единственное, что вам надо понять, что мы — реальная власть в этой стране. Мы! Только мы способны не только взять власть, но и удержать ее. Да — такими вот «непопулярными» на вашем Западе методами... Мы не хотим повторять ошибки Николая Второго, который испугался прозвища «кровавый» в своей борьбе за власть и проворонил царство. Ему была дороже семья. Мы готовы пожертвовать всем. И запачкаться кровью не боимся. Нужен террор? Будет террор! Зато будет и наша власть. Мы не боимся ни чужой крови, ни своей... Не верите? Смотрите! Отпустите его,— приказал он солдатам.— Отпустите, отпустите... Ты назвал меня трусом? Говорил, что я прячусь за солдат? Тебе я доказывать ничего не собирался — чести много. А вот вы, господин Блейз, запоминайте хорошенько... Товарищ Плаудис,
принесите нам две сабли. Я дам князю возможность проявить свою «мужественность».
Бесстрастный латыш подал знак, и два красноармейца отстегнули от пояса шашки.
Комиссар скинул куртку, фуражку, взял одну из шашек, иронично глядя на пленника, спросил:
— Не передумал? Может, все же лучше сразу, не мучаясь?
— Не дождешься! — презрительно бросил тот.— Хоть одного с собой заберу!
— Не надо,— послышался голос от дверей храма.— Ни к чему это...
Юродивый вышел из церкви и приблизился к Мар-гиани. Он был по-прежнему простоволос и бос, но теперь на нем были белые, как снег, портки и рубаха, а на лице не осталось и следа безумных кривляний. Как тогда, при нашем с ним разговоре.. Странный это все же был человек...
— Это еще что за явление? — удивился Звездин.— Почему этого дурня в сарай не посадили? Только его нам для полной картины не хватало...
Юродивый между тем погладил князя по руке, словно успокаивая, и попросил:
— Оставь. Не его эта смерть. Не заслужил. Ему это не страшно. Его другое ждет... Бог терпелив, но мудр и справедлив... Смирись, предоставь все на волю Божию. Оставь это, брат.
— О! — обрадовался Звездин.— Вот это даже для меня новость! У вас, князь, оказывается, есть брат — придурок? Ваша матушка вам об этом рассказывала, или это и для вас — новость?
Маргиани зарычал и, схватив саблю, бросился на комиссара. Клинки свистнули в воздухе и зазвенели.
Ярость схватки была такая, что звон этот не умолкал ни на мгновенье. Князь фехтовал отменно, но даже несведущему человеку было видно, что Звездин владеет этим искусством не просто лучше... многократно лучше. Признаться, даже я не мог ожидать от этого бесцветного, кряжистого, насквозь политизированного человека столь виртуозного понимания этого древнего искусства. Звездин вел бой так, словно ставил спектакль и князю отводилась в нем роль лишь статиста. Было видно, что комиссар явно наслаждается своим «звездным часом», отыгрываясь за недавнее поражение на площади. Даже не знаю, что больше руководило им: тщеславие или наслаждение от игры со смертью. Но постепенно его пыл стал угасать, и, заканчивая постановку своей кровавой драмы, точным и молниеносным ударом он полоснул по руке противника, сжимавшей шашку. Князь вскрикнул, выронив клинок, и Звездин со скучающим видом демонстративно сделал шаг назад. Тяжело дыша и бормоча в усы какие-то ругательства, Маргиани все же наклонился, пытаясь поднять шашку левой рукой, но комиссар молниеносно, словно распрямленная пружина, сделал выпад, перерезая мышцы на бедре противника. Князь тяжело завалился набок, заливая кровью снег вокруг себя. Не играя больше в «благородство», Звездин в два шага оказался рядом и с размаху, обеими руками, вонзил клинок в живот поверженного противника... И повернул в ране, заглушая крик... Оставив клинок в теле, вернулся к сброшенной в снег одежде, нацепил фуражку, перепоясался портупеей и, брезгливо морщась, буркнул:
— Слюнтяи! Жирели, а не жили... Так дедовскими победами себя усыпили, что даже Японии проиграли. А уж теперь-то и подавно... Мертвечина!
Юродивый подошел к содрогающемуся в конвульсиях князю и сел на снег рядом, обхватывая его окровавленное тело руками. Прижал голову Маргиани к своей груди, что-то тихо, успокаивающе нашептывая. Князь вздрагивал все реже, реже, наконец, судорожно вздрогнул и затих, словно успокоившись в убаюкивающих руках. Ванечка осторожно закрыл ему глаза и поднялся. Теперь его белоснежная длинная рубаха была насквозь пропитана кровью. Смотрелось это страшно. Вся площадь, вытоптанная ногами дуэлянтов, была в таких же багряных, словно на картинах футуристов, пламенеющих пятнах крови, что и на рубахе юродивого. Он сам был словно частью этой ожившей вдруг площади... Наверное, я до конца своих дней не смогу забыть эту картину: медленно идущий к Звездину Ванечка, и комиссар, пятящийся от этого, похожего на призрак из кошмарного сна, человека...
