Джеймс Купер - В Венеции
— Знаешь ли ты дворец дона Камилло Монфорте, калабрийского синьора, живущего в Венеции? — спросила она после минутного колебания.
Этот вопрос, казалось, настолько поразил гондольера, что он не мог скрыть невольного волнения.
— Синьора, — спросил он, — прикажете везти вас туда?
— Да, если ты знаешь, где этот дворец.
Гондольер ударил веслом, и лодка поплыла между высокими стенами. Очутившись в одном из узких каналов-переулков, Джельсомина убедилась, что гондольер хорошо знал город. Он остановился около калитки и прыгнул на лестницу, чтобы помочь молодой девушке выйти из лодки. Джельсомина ему велела подождать и поднялась по ступеням.
Всякий, более опытный, чем Джельсомина, мог бы сразу заметить беспорядок, царивший в доме дона Камилло. Служащие недоверчиво смотрели друг на друга и, казалось, не знали, что им делать. Когда дочь тюремного смотрителя вошла в переднюю, они все поднялись, но никто не пошел ей: навстречу. Маскированная женщина не была редкостью в Венеции, потому что все женщины пользовались маской, выходя на каналы; но, судя по виду слуг дона Камилло, казалось, что они на этот раз не без удивления смотрели на вошедшую.
— Я не ошибаюсь, это дворец герцога Монфорте, калабрийского патриция? — спросила Джельсомина, чувствуя необходимость быть решительной.
— Точно так, синьора.
— Дома ваш господин?
— И да, и нет, синьора. Как прикажете о вас доложить?
— Если его нет, то вам не придется ничего ему докладывать, если же он у себя, то я желаю его видеть.
Служащие, казалось, совещались между собою. В это время гондольер в расшитой куртке вошел в переднюю. Его добродушный вид и веселый взгляд вернули Джельсомине ее бодрость.
— Вы состоите на службе дона Камилло Монфорте? — спросила она в то время, когда гондольер проходил мимо нее, направляясь к каналу.
— Я состою у него гондольером, прекрасная синьора, — ответил Джино, поднося руку к колпаку и поднимая глаза на лицо той, с кем он говорил.
— Можете ли вы ему сказать, что одна женщина очень желает с ним поговорить наедине?.. Не забудьте сказать, что женщина.
— Боже мой! В Венеции не оберешься женщин, которые пристают с такими просьбами… Но сейчас вы выбрали самое неудобное время для свидания с доном Камилло.
— Вам приказано так отвечать всем женщинам, приходящим во дворец?
— Чорт побери! Вы предлагаете странные вопросы, синьора. Мой хозяин принял бы, может быть, в случае необходимости одну особу вашего пола, которую я охотно бы назвал, если бы не скромность гондольера, которая не позволяет это сделать.
— Если он может сделать это снисхождение для одной… Но вы слишком смелы для служащего. Почему вы знаете, может быть, я та самая?
Джино вздрогнул. Он осмотрел фигуру Джельсомины, снял шапку и поклонился.
— Я ровно ничего не знаю относительно этого, — сказал он. — Может быть, вы — имперский посланник или даже сам дож… С некоторого времени я не смею утверждать, что я что-нибудь знаю в Венеции.
Гондольер, привезший Джельсомину, вошел в это время в переднюю; он подошел к Джино и сказал ему на ухо:
— Теперь не время отказывать кому бы то ни было. Проводи синьору к герцогу.
Джино больше не колебался. С видом превосходства, свойственным слуге-любимцу, он растолкал толпившуюся вокруг них дворню и сам повел Джельсомину к хозяину. Трое из низших служащих немедленно же исчезли из передней, когда Джельсомина ступила на первую ступень лестницы.
В это время дворец дона Камилло имел неприветливый вид. Комнаты его были слабо освещены, большая часть картин, украшавших стены, была снята, и по всему было видно, что обитатель этих хором не намеревался долго в них оставаться. Но Джельсомина не обращала внимания на эти подробности, идя за Джино в комнаты, занимаемые доном Камилло. Наконец, гондольер остановился и с поклоном отворил дверь.
— Это — комната для приема дам, — сказал он. — Войдите, синьора; я пойду сообщу господину об ожидающем его счастье.
Джельсомина вошла. Ее сердце сильно забилось, когда она услышала, что дверь за ней заперли двойным поворотом ключа. Она была в передней и, по свету, выходившему из соседней комнаты, поняла, что ей следует пройти дальше. Но едва она переступила порог этой комнаты, как очутилась лицом к лицу с другой девушкой.
— Аннина! — вскричала с удивлением простодушная дочь тюремщика.
— Джельсомина! — ответила ее двоюродная сестра. — Скажите пожалуйста, тихая, скромная Джельсомина!..
Обиженная и удивленная этими словами, Джельсомина сняла маску, чувствуя, что ей не хватало воздуха.
— Какими судьбами ты здесь? — промолвила она, едва понимая, что говорит.
— А ты как сюда попала? — спросила Аннина насмешливо.
— Я пришла сюда из сострадания… с поручением.
— Оказывается, мы обе здесь по одной причине.
— Я не знаю, что ты хочешь этим сказать, Аннина. Это ведь дворец дона Камилло Монфорте, благородного неаполитанца, который предъявляет свои права на звание сенатора?
— Да, дона Камилло, — самого красивого, изящного, богатого… и самого непостоянного из всех кавалеров Венеции.
Джельсомина с испугом слушала свою двоюродную сестру. Аннина с тайным удовольствием смотрела на ее побледневшие щеки и осунувшееся лицо. В первую минуту она сама верила тому, что сказала, но испуганный и огорченный вид Джельсомины дал новое направление ее подозрениям.
— Но, надеюсь, ты не услышала ничего для тебя нового, — ответила она поспешно. — Я жалею только, что ты ошиблась в своих ожиданиях, встретив здесь меня, вместо дона Камилло.
— Аннина! От тебя ли я это слышу?
— Согласись сама, что не за кузиной же ты пришла в его дворец.
Джельсомина давно свыклась с горем, но никогда раньше она не знала унижений стыда. Она залилась слезами и, не будучи в силах долее держаться на ногах, опустилась на стоявший возле стул.
— Я не хотела тебя обидеть, — сказала хитрая дочь виноторговца, — но все-таки нельзя отрицать, что обе мы находимся в частном кабинете самого веселого кавалера Венеции.
— Я же тебе сказала, что пришла сюда из сострадания…
— Из сострадания… к дону Камилло?
— Нет, Аннина, я пришла сюда из сострадания к одной благородной, прекрасной девушке из фамилии Пьеполо.
— А почему девушка из фамилии Пьеполо обращается к посредничеству дочери тюремного смотрителя?
— Почему? Причиной этому — несправедливость властвующих. Во время бунта рыбаков эта девушка с ее воспитательницей были выпущены на свободу рыбаками, и вот, скрываясь от толпы и от далматинцев, они вбежали в тюрьму. Там они искали убежища…
