Густав Эмар - Вождь окасов
– Да, – отвечал генерал.
– Все наши слова зарыты под этим крестом?
– Все.
– Засыпьте же его землей, – приказал он индейцам, – чтобы слова наши не улетели оттуда, и чтобы война не разгорелась между нами.
Когда приказание это было исполнено, Антинагюэль велел принести ягненка, которого колдун тотчас зарезал у подножия креста. Все индейские вожди омочили руки в еще горячей крови трепещущего животного и провели на кресте иероглифические знаки для того, чтобы удалить Гекубу, злого духа, и для того, чтобы слова, зарытые под землей, не улетели из-под нее. Наконец ароканы и чилийцы выстрелили в воздух и церемония кончилась.
Тогда Бустаменте подошел к токи Инапире-Мануса и, взяв его под руку, сказал дружеским голосом:
– Брат мой Антинагюэль не хочет ли войти на минуту в мою палатку выпить со мной стакан вина или матэ? Он сделает друга счастливым.
– Почему мне не пойти? – отвечал вождь, весело улыбаясь.
– Пусть же брат мой идет со мной!
– Пойдемте!
И они оба удалились, разговаривая между собой о посторонних предметах, к палатке Бустаменте, которая была разбита на ружейный выстрел от того места, где происходила церемония. Бустаменте распорядился заранее и потому в палатке его все было приготовлено для великолепного приема гостя, которому он сильно желал угодить для успеха своих планов.
ГЛАВА XXIX
Похищение
В то время как между ароканами и чилийцами происходила описанная нами церемония, ужасное событие произошло на берегу реки, в лагере дона Тадео.
Опасаясь Красавицы и шпионов Бустаменте, дон Тадео с сожалением согласился взять с собой донну Розарио в долину на церемонию, хотя, с другой стороны, он был рад, что она не будет в Вальдивии в то время, как там готовились важные события.
Донна Розарио советовалась только со своей любовью, когда обратилась к опекуну с этой просьбой; одно желание увидеть того, кого она любила, побудило ее к этому. Так как дон Тадео вынужден был скрываться, то он, разумеется, никак не мог присутствовать на церемонии.
Как только слуги его раскинули палатки, он отвел французов в сторону. Тогда было около семи часов утра; долина была уже наполнена народом. Король Мрака бросил подозрительный взгляд на окрестности, но успокоенный уединением, царствовавшим вокруг него, решился наконец объясниться с молодыми людьми.
– С тех пор, как я имею честь знать вас, – начал он, – я ничего от вас не скрывал; вы знаете все мои тайны: ныне борьба, которой я отдал все силы вступила в решающую фазу. Я еду сию минуту обратно в Вальдивию: в этом городе будет нанесен, через несколько часов, первый удар; борьба будет ужасна. Я не хотел бы подвергать опасности молодую девушку, которую вы знаете и которой вы уже спасли жизнь; я вверяю ее одному из вас, а другой поедет со мной в Вальдивию. Если в борьбе со мною случится несчастье, я вручу ему бумагу, из которой вы оба узнаете мои намерения относительно этого бедного ребенка, который для меня дороже всего на свете и с которым я расстаюсь с безмерной печалью. Кто из вас, господа, соглашается на время моего отсутствия взять на себя обязанность защищать донну Розарио?
– Поезжайте спокойно, дон Тадео, куда призывает вас долг, – отвечал Луи взволнованным голосом, – клянусь вам, что пока я жив никакая опасность, ни издалека, ни вблизи, не будет угрожать донне Розарио; добраться до нее могут только через мой труп.
– Благодарю вас, дон Луи, – отвечал Мрачное Сердце, тронутый выражением голоса француза, – верю вашему слову. Я знаю, что вы сдержите клятву, несмотря ни на что; впрочем, через несколько часов я надеюсь возвратиться, и притом здесь, по-видимому, ей нечего опасаться.
– Я буду осторожен, – просто отвечал молодой человек.
– Благодарю еще раз.
Дон Тадео оставил молодых людей и вошел в палатку донны Розарио. Она с живостью встала.
– Сядьте, умоляю вас, милое дитя, – сказал дон Тадео, – я должен сказать вам только два слова.
– Я вас слушаю, друг мой.
– Я пришел с вами проститься.
– Проститься, дон Тадео? – вскричала донна Розарио с испугом.
– О! Успокойтесь, трусиха, только на несколько часов.
– А! – произнесла донна Розарио с улыбкой удовольствия.
– Вообразите, здесь в окрестностях есть очень любопытный грот. Утром я имел неловкость сказать об этом несколько слов дону Валентину и этот демон француз, – прибавил дон Тадео с улыбкой, – непременно хочет, чтобы я свозил его туда; чтобы отвязаться от него, я должен был согласиться.
– И прекрасно сделали, – сказала молодая девушка с живостью, – мы очень обязаны этим двум французам, а просьба дона Валентина так ничтожна.
– Что я разумеется не мог ему отказать, – перебил дон Тадео, – итак, мы сейчас поедем, чтобы скорее возвратиться; не слишком скучайте во время нашего отсутствия, милое дитя.
– Постараюсь, – сказала донна Розарио с рассеянным видом.
– Впрочем, я оставляю вам дона Луи; вы будете разговаривать с ним и время пролетит быстро.
Молодая девушка покраснела.
– Возвращайтесь скорее, друг мой, – сказала она.
– Да, да, я возвращусь скоро... прощайте, милое дитя. Дон Тадео вышел из палатки и подошел к молодым людям.
– Прощайте, дон Луи, – сказал он, – едете вы со мной, дон Валентин?
– Еду ли? – отвечал, смеясь, парижанин. – А то как же! Да я был бы в отчаянии, если б не воспользовался вашим предложением. До свидания, Луи, – сказал Валентин, пожимая руку своему молочному брату и, наклонившись к его уху, он прибавил:
– Благодари небо; ты видишь, что оно покровительствует твоей любви.
Молодой человек отвечал только вздохом и уныло кивнул головой. Слуга индеец привел лошадей дона Тадео, его друга и француза. Трое всадников вскочили на лошадей, вонзили шпоры в их бока и скоро исчезли.
Луи вернулся в лагерь. Он был один с донной Розарио. Два индейские вождя пошли к капелле, чтобы, смешавшись с толпой, присутствовать при церемонии. Прислуга не замедлила последовать за ними.
Молодая девушка села на груду крашенных бараньих кож перед палаткой и стала смотреть, как облака, гонимые сильным ветром, быстро мчались по небу. Донна Розарио была очаровательная шестнадцатилетняя девушка, невысокая, тоненькая, хорошо сложенная и чрезвычайно миловидной наружности; ее малейшие движения имели неизъяснимую прелесть. Она была блондинка, ее волосы, длинные и шелковистые, имели цвет спелых колосьев; голубые глаз отличались тем меланхолически-задумчивым выражением, которое свойственно только ангелам и молодым девушкам, начинающим любить; нос с маленькой горбинкой и розовыми ноздрями, красивый рот, зубы ослепительной белизны, матово-белая кожа, чрезвычайно тонкая, окончательно делали из нее существо в высшей степени восхитительное.
