Георг Борн - Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2
— Итак, кардиналу удалось склонить на свою сторону короля и уничтожить всех своих противников! — воскликнул Сен-Марс, — победил затравленный всеми собаками дипломат… Этот министр, не щадивший ничего для достижения своих целей. Он победил, а мы расплачиваемся жизнью за общее дело!
— Встретим смерть гордо и мужественно, друг мой, — сказал де Ту. — Если нас и не назовут мучениками, то, все-таки, мы умрем как поборники идеи и жертвы прихоти кардинала. Простимся с землей, примиримся с небом и твердо, рука об руку, встретим смерть.
Друзья проговорили между собой всю ночь, потом стали на молитву вместе с монахами, явившимися проводить их на казнь.
Чуть забрезжило утро, улицы Лиона еще были в свинцово-сером полусвете, обычном переходе от ночи к утру в пасмурные дни, со всех сторон толпы народа стекались к большой площади Де-Серро, где всегда совершались казни.
Помощники палача ночью выстроили эшафот, издали черневший в утреннем тумане.
Народ спешил посмотреть, как будут казнить двух знатных государственных преступников. Бежавшим толпам людей было все равно, справедлив или несправедлив приговор — их интересовало лишь необыкновенное зрелище!
Шли старики и молодые, мужчины и женщины, девушки и дети. На площади, на отведенном для народа месте, некуда было, как говорится, яблоку упасть; народ толпился даже по всем улицам, прилегающим к площади Де-Серро.
Солдаты оцепили место казни и выстроились шпалерами вдоль улицы, по которой должны были вести осужденных к эшафоту.
Все окна и крыши домов были усеяны любопытными.
Наконец, раздался звон колоколов.
Большая площадь напоминала собой пеструю мозаичную доску, так плотно прилегали одна к другой головы стоявших зрителей.
Все пристально смотрели на эшафот.
На подмостках, возле плахи, стояли трое помощников палача.» их, видимо, забавляло ожидаемое зрелище и они весело смеялись. На них были красные шерстяные рубашки с засученными рукавами и черные короткие панталоны до колен.
Ноги были босые.
Стоило взглянуть на лица этих людей, на их манеру держать себя, чтобы убедиться в их закоренелой жестокости.
Наконец, к звону колоколов присоединился глухой барабанный бой.
Начинал накрапывать мелкий дождь… никто не обращал на него внимания. В толпе царила глубокая тишина.
На площади показались солдаты, открывавшие процессию.
Барабаны слышались все ближе.
За солдатами шли судьи и офицеры, потом осужденные, и рядом с ними монахи.
За осужденными следовал лионский палач, мужчина геркулесовского сложения и роста.
В толпе, не спускавшей с него глаз, слышались восклицания, кое-кто бранил палача, кое-кто хвалил его.
Он шел очень важно, с достоинством, запахнувшись широким черным плащом и, по обычаю, без шляпы.
Седые волосы его были острижены почти под гребенку, по холодному суровому выражению резко очерченного лица было видно, что этому человеку,, наверное, не знакома улыбка. Нос у него был сильно загнут книзу. Глаза большие, взгляд спокойный, лоб необыкновенно огромный, он не носил ни бороды, ни усов.
За ним шли двое помощников. Один нес топор, другой — черное покрывало — черный платок, который осужденным накидывали на голову в последнюю минуту, если замечали в них желание сопротивляться или близость к потере сознания.
Шествие замыкал отряд швейцарцев.
Когда судьи и офицеры-свидетели, а за ними и солдаты, взошли на подмостки, колокола умолкли.
Маркиз и де Ту поднялись по ступеням, обтянутым черным сукном. Рядом с ними шли монахи.
Когда на подмостки вошел палач, помощники сбросили с плахи покрывавшее ее сукно и подали топор.
Он снял с себя плащ и остался в плотно обтянутой черной куртке и черном трико.
Судьи и офицеры стали ближе к осужденным. Барабаны умолкли.
Один из судей развернул бумагу и громко прочел приговор, потом передал палачу, чтобы тот удостоверился в его подлинности.
Наступила решительная минута.
Маркиз де Сен-Марс и де Ту молча обнялись…
К ним подошли духовники.
Друзья вместе опустились на колени и стали молиться.
Не было ни одного человека на всей огромной площади, который бы не прослезился, глядя на последнее прощание друзей!
Судьи и офицеры отошли.
Палач вынул свой топор из обитого бархатом ящика: ему давно не приходилось вынимать его.
Стоя у плахи, он поджидал свою жертву.
Сен-Марс встал с колен…
Помощники хотели накинуть ему на голову покрывало, но он не позволил, он хотел прямо взглянуть в глаза смерти и умереть, не дрогнув.
Он опустился на колени перед плахой и положил на нее голову… де Ту отвернулся. До этой минуты он был тверд и спокоен, но видеть, как умирает его друг, было сверх его сил. Ему было невыразимо больно. Однако он пересилил себя.
Как только Сен-Марс опустился на колени, к нему подскочили помощники палача и крепко привязали к плахе.
Палач внимательно окинул глазами жертву, топор блеснул в воздухе, — и голова Сен-Марса скатилась в корзину, стоявшую за плахой…
Кровь хлынула рекой…
Помощники отстегнули ремни и взяли еще трепетавшее тело казненного.
Стерев кровь с плахи, они хотели подвести к ней де Ту, он отстранил их и подошел сам.
Но когда он увидел в корзине с опилками голову друга с еще мигающими глазами, силы изменили ему, и он упал на плаху…
Помощники, воспользовавшись минутой, крепко привязали его.
Опять блеснул топор и, опустившись, врезался в дерево плахи… скатилась голова и второй жертвы.
Казнь совершилась. Зрелище кончилось. Правосудие было удовлетворено!
Ришелье мог быть доволен; двое его врагов, насмешливо улыбавшихся на придворном балу, не существовали больше! Все их планы разом разлетелись в прах!
Помощники положили трупы и головы казненных в принесенные заранее гробы и отвезли на кладбище, где похоронили их поодаль от других могил, у ограды, в глухом месте, которого все старались избегать.
Так закончилась жизнь двух любимцев Людовика XIII — маркиза де Сен-Марса и его друга де Ту.
Но их смерть не удовлетворила жажды мести в Ришелье.
В тот день, когда в Лионе казнили Сен-Марса и де Ту, в Бордо точно так же умер маршал Марильяк.
И его голова скатилась под топором палача, несмотря на доверие и любовь Людовика. Он погиб из-за того только, что не скрывал своей ненависти к кардиналу.
Но приходило уже и время Ришелье, столь справедливо проклинаемого за его кровавые приговоры.
Он стоял уже одной ногой в могиле.
Но прежде, чем рассказывать о дальнейшей судьбе Ришелье, заметим, что герцогу Орлеанскому с большим трудом удалось бежать в Савойю, он получил прощение, но должен был отказаться от всех своих прав и преимуществ.
