Валерий Сосновцев - Имперский раб
Вдруг, ему показалось, что в саду на дорожке мелькнула тень. Он стал всматриваться – ничего не увидел. Встал, подошел к перилам, прислонился к опорному столбу и тут краем глаза заметил, что кто-то, бесшумно подтянувшись на руках, ловко перекинулся ногами через голову и встал настороженно на террасе. По силуэту могло показаться, что это юноша, но когда пришедший шагнул в пучок лунного света, Ефрем узнал Гюльсене, одетую в короткий темный бархатный халат, темные узкие шаровары, высокие сапоги. За поясом кинжал, а на голове плотно сидящая невысокая чалма. Они молча бросились навстречу друг другу.
– Гюльсене… Гюльсене… – шептал Ефрем тяжело дыша и целуя ее брови, глаза, щеки, шею…
В ответ она покрывала его лицо поцелуями и едва сдерживала рвущийся наружу стон счастья. Наконец они на мгновение отстранились друг от друга, переводя дух. Ефрем поднял ее на руки и внес в дом. Его комнату слабо освещала масляная лампа. Он усадил Гюльсене в груду подушек на просторном диване, и они вновь слились в объятьях…
Устав немного, они молча смотрели друг другу в глаза. Ефрем гладил ее плечи, трогал черные до синевы густые волосы. Она тоже гладила его щеки, покрытые густой бородой. Ладони у нее были мягкие, нежные. Он чувствовал это, когда она касалась его лба, скул, носа… Наконец Ефрем сказал:
– Ты, оказывается, такая ловкая! Как же тебе удалось так вот?.. Не побоялась, что за мужское платье по законам вашей веры тебя казнят… И вообще… Где этак научилась-то?
– Я из рода воинов. Мой отец считал, что в его роду все, включая женщин, должны уметь ездить верхом, владеть клинком и луком… Уметь постоять за себя.
– А где сейчас твои родители?
– Отца, мать, братьев и сестер, всех забрала гора… – грустно ответила Гюльсене.
– Какая гора?
– Землетрясение… Я одна едва выжила. Меня откопали… Отец будто знал, называя меня Каменный Цветок – Гюльсене. Потом, таких детей набралось много, и люди, выходившие нас, вынуждены были отдать малышей проезжему купцу. Иначе – голодная смерть. Купец обещал отвезти в медресе, но… просто продал нас. Девочек в наложницы, мальчиков – кого куда…
– Значит, и ты хлебнула горюшка, – сказал Ефрем, нежно гладя ее лицо.
Она улыбнулась. Потом заговорила шепотом, быстро, сдерживая трепет:
– Не-е-ет, мне повезло! Я оказалась старшей среди девочек. Мне тогда было десять лет. Как старшая я всеми стала командовать. Из нас отобрали нескольких девочек и назначили в будущие наложницы хана, когда тот станет взрослым… А до той поры я пока ключница… Но ты не думай, любимый мой, я чиста и, видно, Аллахом назначена только тебе!..
Ей исполнилось шестнадцать. Это была уже созревшая женщина. Она жаждала вкусить и подарить полной мерой высшее наслаждение, назначенное природой – взаимную любовь.
Ефрем был воспитан в строгости. Сильные желания свои он подавлял как непристойные. Если бы не внезапная их любовь, он никогда бы, наверное, не позволил себе без родительского или церковного приказа прикоснуться к запретному, даже и легкодоступному. Так и дожил он до тридцати лет, не ведая сладостей женского тела.
Поэтому, когда девушка оказалась так близко, он поначалу растерялся и не знал, что надлежит ему делать. За него все сделала сама любовь. Для него все вдруг исчезло. Он про все на свете забыл и поплыл, поплыл словно в сладком сонном потоке и все, как и положено, как у всех влюбленных, случилось само собою…
Прошла первая для них сладкая ночь, сменившаяся днем томительного ожидания. Прошла вторая, третья… и еще целый месяц. Гюльсене каждую ночь исчезала из дворца, и Ефрем, встретив ее, увозил к себе. Под утро влюбленные прощались у потаенной двери в дворцовой стене. И всегда их путь охранял верный Семен и его люди. Все настолько утомились, что едва волочили ноги, часто засыпая днем на ходу. Однажды Семен сказал:
– Ты бы поостерегся, Ефрем. Мы-то ладно, выкрутимся, девку погубишь.
– И то верно, – согласился Ефрем.
Пришлось любовникам видеться реже. Встречи их стали долгожданнее и потому еще желаннее. Но влюбленные все же доставляли своим телохранителям множество тревог. Они вели себя при встречах так, словно вокруг ничего и никого не было. В пути от дома до дворца могли громко засмеяться или разговаривать. Семен как-то заворчал даже:
– Нельзя так! Долго ли до беды?
– Да брось ты, друг мой милый, – бесшабашно ответил Ефрем. – А может, тебе завидно стало, али ты стар стал, а? – пошутил он.
– Тю-у, старые-то мы с тобой об одной поры! А ентого дела-то, я, поди, поболее тебя видывал!
– Так это когда было-то! Еще в России небось!
– Зачем только там? – Гордо сощурился Семен как кот на солнцепеке. – Здеся тоже женок сладких можно сыскать… Это же только снаружи бабы здешние от чужих глаз сокрыты. Внутри-то, за паранджою у их прямо пожар полыхаить!.. Здешним только попадись! Ноги уволочешь ли?..
Он сладко потянулся.
– Смотри, не замурлыкай! – подсмеивался над млевшим другом Ефрем.
– Это они, сладенькие, мурлычут… Ох, хитры же бестии… В любом караван-сарае есть человек, который сыщет тебе хуч гулящую, хуч замужнюю. А уж ежели котора девка или баба сама тебя приглядит, то держись!.. Да как им, бедолагам, и быть-то. Их ведь как и у нас шиш кто спросит про любовь-то, – грустно закончил Семен.
– Тьфу ты! – воскликнул Ефрем. – Ты мне про блуд, а я тебе про чистое, смекай!
– Вот ты со своим чистым-то и угодишь на кол. Будут тебя спрашивать, блудишь ты ай нет, как же!.. Вчерашней ночью мне почудилось, что кто-то выглядывал из-за кустов, когда зазноба твоя из потайной калитки вышла.
– Так чего же не проследил? – насторожился Ефрем.
– Я было проследить собрался, да он далее не пошел. Хватать там – значит шуму наделать.
– Нынешней ночью проверь. Ежели соглядатай – упустить нельзя… Не удастся проследить – убей, грех на мне будет!..
Ночью, при свидании влюбленных, Семен спрятался в тени ближайшего к калитке куста, внутри дворцового сада. Подхватив неслышно выпорхнувшую свою зазнобу, Ефрем усадил ее на коня, впереди себя и неслышно скрылся в ближайшем переулке, благо густая тень в нем и пыль скрывали их от глаз и заглушали конские шаги. Как только они скрылись, из калитки сторожко вышел человек и юркнул в тот же переулок. Шпион с ходу налетел на Тимоху, заранее поставленного там. Ошеломленный внезапным ударом, шпион свалился, не пикнув, и вскоре Семен вносил его с кляпом во рту и мешком на голове в подвал Ефремова дома.
Соглядатая не пришлось долго уговаривать. Он рассказал, что позапрошлой ночью увидел, как Гюльсене встретилась тайно с мужчиной. Будучи человеком лекаря аталыка, он доложил ему. Тот велел проследить. Вот теперь он и попался.
![Айзек Азимов - Основание и Империя [Академия и Империя]](/uploads/posts/books/116810/116810.jpg)
