Юрий Торубаров - Месть Аскольда
— Пойдет, — бросил мужик, придирчиво осмотрев работу.
Князь торжествующе посмотрел на дядьку. Тот все понял.
— Несите, — приказал князь мужикам, орудующим топорами поблизости.
Те, легко подняв бревно, понесли его к прокопу. Через мгновение оно уже стояло рядом с другими, ощетинившимися ежовыми иголками. Крепостная стена росла незаметно, от бревна к бревну.
— Во сколько рядов? — старик кивнул на стену.
— В пять, — ответил князь.
— Не многовато? — спросил дядька.
— Нет. Я слышал, у татар есть стенобитные машины.
— Батыю сюда вряд ли их поднять, — Мирослав кивнул на крутой склон холма.
— Ум человека может подняться и выше орлиного полета, — обронил князь. — Но с чего ты взял, что сюда придут татары? — И вдруг, глянув поверх головы дядьки, заметил, что какой-то человек, шагавший за ними, повел себя как-то странно. Князю даже показалось, что его тонкие черты лица ему явно знакомы. Где же он их видел? Но, сколько ни силился, вспомнить не мог.
А человек, воспользовавшись тем, что мимо них проносили очередное бревно, незаметно исчез.
Даниил остановился у большого, в лапу рубленного дома.
— Вот мои хоромы, — просто сказал он.
Свежеструганные бревна сияли тонким золотистым цветом. На доме не было еще никаких украшений, и от этого он казался простой сельской избой. Вместо широкого крыльца в будущие хоромы вела узкая приставная лестница.
— Не боишься свалиться? — засмеялся Даниил и легко запрыгал по перекладинам. — Смелей, — обернувшись, подбодрил он, протягивая дядьке руку.
Внутри стоял запах дерева, перебиваемый аппетитным ароматом крепкого варева. Не успели они пересечь порог, как перед ними появилась статная молодуха. Глаза ее горели шальным огнем, а певучий нежный голос тревожил душу:
— Ой, князь пожаловал! Да, никак, с гостем?
— С гостем, с гостем. Причем с дорогим.
— Что ж ты, Даниил-батюшка, гонца наперед не послал? — всплеснула девица руками.
— Не волнуйся, милая, это мой дядька. Он не осудит, — голос у князя был ласковый, сердечный, способный покорить любое девичье сердце.
Дядька про себя улыбнулся. Еще раз придирчиво оглядел девицу. И не удержался, одобрительно крякнул.
Девица поднесла им кубки с прохладным душистым медком. Утолив первый голод, дядька, поглядывая в окно, спросил:
— Ежели не ждешь сюда татар, от кого ж тогда хочешь здесь схорониться? От Михаила?
Даниил не ответил, он встряхнул жбанец. Тот был пуст.
— Ольга, — зычно крикнул князь.
На пороге тотчас появилась знакомая девушка.
— Слушаю, княже, — игривым голосом пропела она.
— Налей-ка, — он протянул жбанец и, притянув к себе, чмокнул девицу в щечку. Та зарделась.
— Будет, князь, — схватив сосуд, она поспешно удалилась.
От дядьки не ускользнуло, каким теплым взглядом князь проводил девушку. Он не удержался и вторично крякнул.
— Хороша! Ох, хороша! — произнес князь. — Прямо запала в сердце.
— Признаться, мало кто устоял бы перед такой.
— Эх, грехи наши тяжкие, — вздохнул князь.
— Я, почитай, вторую жизнь живу, а и то не знаю, как устоять от такого греха.
— Ай да дядька, ну молодец! — захохотал Даниил. — И много ли в твоей жизни было таких грехов?
— Со счету сбился, — хмыкнул старик, поглаживая усы.
Они долго еще веселились, подтрунивая друг над другом. Насмеявшись вдоволь, дядька, отхлебнув только что принесенного квасу, спросил, лукаво поглядывая на князя:
— Ты мне, Данилушка, давеча не ответил, от кого же ты тут хорониться собрался: от татар аль от Михаила?
На светлое чело князя набежала тучка.
— Если честно тебе сказать — не о том думка. Пока мы тут друг другу глотки грызем, Европа сильно поднимается. Видел бы ты их города! Все — сплошь камень. Столетия будут стоять, и ни черта им не сделается. А крепостные стены какие! Не чета нашим. Из камня тоже кладут. Высоченные! Шапки с головы валятся, когда наверх смотришь. Мне думается, ближе к ним мы должны жить.
Дядька подозрительно воззрился на Даниила:
— Может, ты и прав, Бог тебе судья, но свое хаять негоже. Камень! Ишь, невидаль какая. Сколь отмаяться надо, чтобы его добыть, да не везде он имеется. Камень! Ишь ты… Веру свою не вздумай продать!
Даниил эту реплику Мирослава оставил без внимания. Вместо этого он, задумчиво глядя вдаль, ответил:
— Почему ты не спросишь, для кого я строю этот город?
Мирослав удивился:
— Как для кого? Для своих, для галичских.
Не отрывая взора от окна, князь покачал головой:
— Галичане будут жить, где живут. Сюда привезу немцев — мастеров. Пусть делают лучшее на Руси оружие да нас уму-разуму учат. Жидов поселю. Пусть торговлю ладят. Они это умеют. Да еще, пожалуй, армян позову. Гроши рекой потекут в мою мошну.
— Держи шире! Народ этот плутоват, — предупредил дядька. — Без выгоды затылок не почешут… А нас, русских, ты сюда, значит, пущать не желаешь?
— Всем места хватит. Смотри, — Даниил кивнул на окно, — какие дали пустуют. Приезжай и живи. Чем больше будет у нас народу, тем легче будет борониться от любого ворога. А уж с тугой мошной нам и сам черт будет не страшен!
Взгляд Мирослава подобрел. Он по-отцовски любовно посмотрел на Даниила.
— Простые слова говоришь, Данилушка, а умные. Я с тобой согласен. Чем крепче князь, тем больше у него друзей.
— И ты верные слова глаголишь. Вот тебе и мой ответ на вопрос, боюсь ли я Михаила. Мириться с ним хочу. Зима скоро подкатит, могут гости незваные объявиться. Надо бы забыть обиды. Вдвоем легче будет устоять перед супостатом.
Он еще хотел что-то сказать, но раздавшийся за окном шум заставил прервать речь. Даниил выглянул в окно и увидел, как от дома быстро удаляется чья-то тонкая, со знакомыми чертами фигура.
— Эй, — крикнул он. — Ты кто?..
Но человек только прибавил шагу.
Глава 27
Неудачи последних дней несколько надломили волю трех друзей. Да и местный народец оказался не очень гостеприимным — куска хлеба не выпросишь. Несколько дней пути не дали никаких результатов. Иван дотошно расспрашивал каждого встречного на корявом венгерском, но в ответ все лишь отрицательно качали головами. Осознав бессмысленность своих расспросов, Шига загрустил и замкнулся.
Не выдержав молчания, Зуб заговорил, с трудом подбирая слова. Это было видно по тому, как напряглись желваки на его загорелом исхудавшем лице.
— Я, други, вижу, что купца мы не найдем. Хоть и тяжко, но придется вертаться домой. Прости нас, Аскольд.
Никто больше не возражал, и друзья молча развернули коней. Лица у всех были суровые.
