Артуро Перес-Реверте - Мост Убийц
Все, кроме меня, засмеялись. Пошел мелкий слабый дождичек, не пробивавший сукно наших плащей и фетр шляп. Мы глядели на серую лагуну, заволоченную густой дымкой в том месте, где море сходилось с небом.
— Меня тревожит, — продолжал Паредес, чуть понизив голос, — что я до сих пор не получил ни смолы, ни запальных шнуров, ни горючих смесей.
— Сегодня к вечеру на баркасе с хворостом доставят все это из Фузины, — ответил капитан. — Он станет у причала в канале Сан-Джеронимо, возле церкви. В двух шагах от еврейского квартала.
Роке Паредес звонко прищелкнул пальцами, а потом трижды сплюнул в канал. Потому что как всякий старый солдат — он воевал под Кревакуоре, штурмовал Акви, осаждал Верруа — был ужасно суеверен.
— Покуда своими руками не потрогаю — не поверю!
— Ну, естественно… Как там твои люди?
— Маются. Спят и видят, чтобы все уж поскорее кончилось. Тяжко сидеть взаперти и на улицу носу не высунуть… Каждый лишний день рвет им нутро. Однако молчат, не чирикают. Дрыхнут, пьют, мусолят карты — и ждут.
Капитан повернулся к Аркаде:
— А твои?
Португалец с видом полной покорности судьбе развел руками:
— То же самое. Хуже нет ожидания — очень изнурительная штука. И потом, со мной ведь только половина того, что обещано.
— Завтра причалят. Вместе со шведами.
— Это хорошо, они хоть настроены иначе. Здесь ведь каждый лишний час усиливает ощущение опасности. Все недовольны, встревожены, а от этого тени своей бояться начинают.
— Вот-вот, — поддержал его Роке Паредес. — В каждой клюке мне мерещится жезл инквизитора.
— Скоро уж, скоро.
— Дай-то бог… Хоть каких-то крох, как говорится.
— Золотые слова.
Мартиньо кивнул, прикоснувшись к серебряному «агнцу божию», висевшему на груди, между отворотами колета. От сырости его пшеничные усы обвисли, придавая лицу еще более унылое выражение. Он был меланхоличен, как истый португалец.
— Ну да, телом Христовым клянусь… Все придет, рано или поздно… Даже смерть.
И опять же, как истый португалец, он удивительно умел высказаться не к месту. Невеселое замечание встретили по-разному: Алатристе и Роке Паредес переглянулись, а потом первый рассмеялся, второй же на итальянский манер поспешно выставил рогами два растопыренных пальца, отводя беду.
— Мои люди терпеливо ждут, — продолжал Мартиньо. — Знают, что им надлежит делать, изучили досконально план дворца. Лишь бы этот Лоренцо Фальеро не подвел и сделал, что от него требуется… — Чело его вновь отуманилось невеселой думой. — А не сделает — нас всех в куски изрубят прямо в дверях.
— Черт возьми. Не изрубят. — Капитан обвел рукой панораму города. — Послезавтра мы станем повелителями всего этого. Ну, не повелителями, так хозяевами.
— И озолотимся, — вставил Роке Паредес алчно.
— Само собой.
Трудно было понять, всерьез ли говорит Алатристе или шутит: может, и трудно, но я раскусил его, как орех, и угадал ловушку. Португалец в эту минуту набожно перекрестился:
— Дай-то бог, — сказал он.
— Или дьявол, — припечатал капитан. — Будем предусмотрительны: богу — свечка, а черту, сами знаете — кочерга.
— Аминь, — со смехом подхватил Роке Паредес.
Капитан обернулся ко мне. По внезапно проявившейся, хоть и очень свойственной ему шутливости — не очень-то веселой, а скорей безнадежно мрачной — могло показаться, что он пребывает в добром расположении духа, и я очень удивился этому, ибо всего лишь полчаса назад ему на плечи легло бремя большой ответственности. Но тут же понял, что дело тут иное: просто надо пошучивать и излучать беззаботную уверенность, прежде чем вздохнуть поглубже, стиснуть зубы и броситься во вражеские траншеи. Алатристе поднял было руку, чтобы дружески похлопать меня по плечу, но слишком свежа еще была память о Люциетте и о кинжале, приставленном к моему горлу, а потому я отстранился. Капитан взглянул на меня пристально и задумчиво.
— Относительно юного сеньора Бальбоа, — обратился он к остальным, — он будет нашим связным. Будет передавать приказы и согласовывать действия разных отрядов.
И продолжал безмятежно разглядывать меня. Лицо под узкополой шапкой было покрыто мельчайшими капельками дождя.
— Хочешь что-нибудь спросить, Иньиго?
Я покачал головой и уставился на беспокойную воду канала:
— Нет. Все ясно.
Он повернулся к остальным:
— Итак, если не поступит отмены, послезавтра вечером встречаемся у Моста Убийц. Устраиваем дожу славный ужин. Само собой, оружие всем спрятать под плащами и быть готовыми к тому, чтобы бог упас или черт подрал.
— Аминь, — повторил Роке Паредес.
Сааведра Фахардо торопился. Завернувшись в черный плащ и низко надвинув шляпу, он вылез из гондолы и стал взбираться по ступеням, стараясь не поскользнуться на зеленой плесени, влажной от приливов и дождя. Когда же, отдуваясь и сопя под плащом, закрывавшим лицо, он добрался до нас, то прежде всего окинул меня недоверчиво-пытливым взглядом.
— Это мой вестовой, — сказал капитан Алатристе. — Я говорил вам о нем.
Секретарь испанского посольства кивнул и огляделся по сторонам, убеждаясь, что вокруг нет посторонних глаз и ушей: если находишься в Венеции, это очень полезная привычка. Эскуэро — так назывались здесь стапели для маленьких судов — располагался очень близко к причалу Дзатере, стоявшему на берегу широкой и короткой водной перемычки между Гран-Канале и каналом Гвидечча. За деревянными навесами, оберегавшими склады и мастерские, виднелся треугольный фронтон церкви Сан-Тровазо.
— Новости есть? — спросил Сааведра Фахардо.
— От вас ждем.
Мы шли мимо вытащенных на сушу гондол и баркасов со спущенными парусами. Пахло сырым деревом и смолой. Едва завидев нас, хозяин верфи пошел навстречу между полдесятком мастеровых, работавших стамесками и рубанками, почтительно обнажил голову и проводил нас в крытый склад, где хранились инструменты, весла, уключины, после чего удалился. Там было так же холодно, как снаружи, отчего мы продолжали кутаться до глаз в плащи, словно заговорщики, каковыми, впрочем, и были.
— Перестановки утверждены. Вы остаетесь командиром.
В дверь постучали, прося разрешения, потом хозяин, просунув голову в щель, вполголоса переговорил о чем-то с Сааведрой Фахардо и скрылся. Вслед за тем через порог шагнул новый персонаж. Это был человек средних лет, низкорослый, широкоплечий, кряжистый, в провощенной куртке, какие носят рыбаки на лагуне, а из-под куртки виднелись кожаная альмилья и роговая рукоять ножа за поясом. Когда он сдернул свой шерстяной берет, обнаружились черные кудрявые волосы. Кроме того, имелись брови в два пальца толщиной и косматые, страховидные бакенбарды, занимавшие щеки целиком и доходившие до углов рта.
