Грэм Шелби - Клятва и меч
Это был день Сретения Господня. Рано утром войско восставших было уже готово к бою, тогда как армия короля все еще стояла на коленях, участвуя в праздничном богослужении. Наблюдатели короля подняли тревогу, когда враг уже стремительно приближался. Епископ Генри поспешно прервал службу. Солдаты, заняв свои позиции, продолжили обстрел замка, поскольку обслуживали осадные орудия.
Вскоре тусклое солнце затянули облака, обещавшие снегопад. Небо потемнело. Стефан с ужасом оглядел свои поредевшие ряды. Оказалось, что почти четверть воинов сбежали с поля боя.
На западе выстроились три вражеских дивизиона. Ближайшим к замку командовал Ранульф Усатый, в центре стояли главные силы во главе с Робертом Глостерским, а на правом крыле были готовы к сражению уэльсские наемники и множество малозначительных баронов со своими солдатами. Они пребывали под двойным командованием – Милеса Герифордского и Бриана Фитца. Первый удар намеревался нанести Ранульф, отрепетировав со своим отрядом клич: «Помни Карлайл!»
Между двумя армиями протянулся лес осадных машин, заменивших баррикады. Брошенные всадниками лошади бродили среди баллист и катапульт.
Перед атакой армия восставших остановилась и, по обычаю того времени, выслушала обращение своего командира.
Ранульф зычным голосом потребовал всеобщего внимания, указал на замок и поблагодарил всех, кто пришел спасти его жену. Дочь Роберта, женщина мудрая, доказала, что решительная и умная леди может перехитрить это жалкое подобие короля.
– Стефан был в замке около месяца назад и произвел неважное впечатление на его обитателей, – надсаживаясь, орал Ранульф. – И на мою супругу тоже. После его отъезда жена спросила меня: «Мой супруг, почему этот приятный мужчина проделал такое тяжелое путешествие, да еще в этакий холод? Он так ослаб в пути, что моя служанка едва смела его со ступенек вместе со снегом».
Хохот потряс окрестности, воины стонали от смеха, Ранульф польщенно поклонился. Затем он спешился, и его лошадь конюхи увели в обоз. Поле было скользким, и верхом бросаться в атаку стало рискованно. Осмотревшись, Ранульф заметил, что несколько его друзей-лордов и рыцарей последовали его примеру.
Вслед за Усатым слово взял Роберт Глостерский. Он перечислил верных королю вельмож, находя для каждого парочку оскорбительных фраз. Один оставался глупцом, другой неисправимым трусом, третий – косолапым, четвертый записным лжецом и клятвопреступником. Они были позором, выгребной ямой Англии, и чем скорее очистить от них страну, тем лучше…
В это же время оскорбления изрыгали и сторонники Стефана. Король поручил выступить перед армией одному из своих голосистых баронов. Тот начал с графа Глостерского.
– Это – уникальное существо, – заорал барон. – Где еще можно найти животное с челюстью льва и сердцем кролика? Он останется таким ничтожеством, пока не избавится от идиота Ранульфа и больного животом Милеса Герифордского, который пачкает своим дерьмом каждую скамью и каждое седло. А как можно забыть эту серую белку Матильды, барона Бриана Фитца, чьи амбиции не идут дальше юбок этой мерзкой красотки. Что за жалкое сборище уродов выступило против короля Англии! Они должны быть уничтожены, но скорее с жалостью, чем с гневом. Они были мусором, осадком в бочке вина, который никто не захочет выпить.
Пошел снег, и ветер погнал его по полю. Войска надели доспехи, вложили стрелы в луки, прошептали слова последней молитвы, а затем двинулись навстречу друг другу через лес осадных машин.
Стефан также решил биться до конца. Он выбрал позицию напротив Ранульфа Честерского. Ему бы подобало находиться в центре своей армии, лицом к лицу с главным сторонником Матильды графом Робертом, но он предпочел ему своего личного врага, Ранульфа Усатого. Захват Линкольна был ответом на потерю графом Честерским Карлайла, и естественно, что они искали друг друга в бою, крича одно и то же: «Где ты, вор?»
С обеих сторон всадники не получили специальных команд спешиться, но большинство восставших покинули своих лошадей, а более половины королевских дворян и рыцарей остались в седлах. Это давало им возможность быстро передвигаться по полю и решительно прокладывать путь через вражеские ряды. Но также позволяло и сбежать незамеченными, и потому в течение первого же часа почти все они скрылись.
Они считали, что у них есть на это веские причины. Всадникам было опасно оставаться на скользком, заснеженном поле боя без прикрытия пехотинцев. Прорвавшись в тыл армии противника, многие из них решили понаблюдать за кипевшим боем, как из-за лояльности к королю, так и из любопытства: они хотели узнать, представляет ли армия Ранульфа Честерского реальную угрозу. Убедившись в этом, всадники предпочли развернуть коней и поскакать в Вестминстер. Если у короля осталась хоть капля здравого смысла, то он должен последовать за ними, рассуждали дезертиры.
Но Стефан не намерен был покинуть поле боя. Он жаждал убить Ранульфа в честной схватке. Он всегда считал Усатого потенциальным предателем. Если бы это не открылось при захвате Линкольна, то все равно рано или поздно проявилось бы в каком-нибудь другом мерзком поступке.
У Стефана была еще одна причина желать смерти Ранульфу, хотя он не хотел в ней признаться даже самому себе. Некоторое время назад он был свидетелем сравнения – не в свою пользу – пышных огненных усов Ранульфа и его собственных. Оскорбленный до глубины души, Стефан обратился к лекарям. Отовсюду, даже из Нормандии и Фландрии, ему присылали стеклянные флаконы с эссенциями и настоями, якобы стимулирующими рост волос. Он использовал некоторые из них, и только мысль, что лекарства могут быть отравленными, удержала его от дальнейших экспериментов. Ничего, кроме обожженной кожи и слезящихся глаз, он не достиг. Хотя инструкции к этим эликсирам, составленные весьма образованными людьми, обещали королю такие же замечательные усы, как у – черт бы его побрал! – Ранульфа Честерского.
«Наконец-то я лишу графа предмета его гордости, – злобно думал король, пробиваясь с боем между восставшими солдатами. – Я побрею его собственноручно – своим острым четырехфутовым мечом!»
Снег повалил хлопьями, словно стараясь закрыть от посторонних глаз весь ужас кровавой битвы. Раненые со стонами шли сквозь белую пелену, крутящуюся подобно окровавленным призракам. Воины убивали своих же, не разглядев их толком в снегопаде, и гибли через мгновение от рук невесть откуда появившегося врага. Брошенные всадниками лошади в панике носились по полю, либо сталкивались с таранами и другими машинами, либо получали случайную стрелу в грудь и с холодящим душу ржанием поднимались на дыбы.
