Дмитрий Полетаев - Форт Росс
В ответ Нахимов, чуть пригубивший вино из своего бокала, хитро ему подмигнул.
— Насколько я знаю, господин лейтенант клятву только насчет водки давали-с…
— Вот молодчина мичман! Вот голова! — радостно и с облегчением воскликнул Завалишин, не дав другу договорить. — А то я уж, душа моя, думал, так и покину края эти, не отведав вновь сего благородного напитка. Ну, выручил!
Вновь перейдя на испанский и обращаясь к аббату, Завалишин со словами: «Господи, спаси и сохрани!» тряхнул головой и залпом осушил свой бокал. Счастливее всех был аббат. Он расплылся в благостной улыбке, и пока Завалишин закусывал козьим сыром и персиком, гладил его по плечу.
— Вот теперь я узнаю моего русского друга! — сказал он, и глаза его увлажнились от нахлынувших чувств.
— Проходили нашей дорогой, — без всякой связи продолжил вдруг отец Антонио, с хрустом закусывая целой луковицей. Завалишину потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что монах отвечает на заданный ранее вопрос о беглецах. Стараясь не выдать своего волнения, Завалишин подождал, пока аббат вновь наполнит их кубки, и осторожно спросил:
— А давно ли проходили, святой отец?
— Не далее как вчера, — с готовностью отозвался аббат. — Мы все удивлялись — откуда они могут быть? Но почему вы их ищете, дон Димитрио? На русских они не похожи. А женщина… Женщина вообще индианка! И при этом прехорошенькая!
На минуту, казалось, святой отец позабыл о своем сане, настолько умаслились его глаза. Он почмокал губами, икнул и потянулся за очередным фазаньим крылышком.
«Все-таки не зря говорили римляне, что истина в вине, — думал про себя довольный Завалишин. — Как все удачно разрешилось». Вслух же сказал:
— Вот как раз для того, чтобы доказать нашим соседям, что они не русские, мы их и ищем! И где, по-вашему, их можно скорей отыскать?
— Думаю, что у индейцев и ищите, — резонно заметил отец Антонио.
Довольные, Завалишин, а за ним и Нахимов, поднялись со своих мест. В глазах аббата отразилось беспокойство.
— Как, вы уже уходите, дети мои? А теологический диспут? Вино, оно ведь к диспутам очень вдохновляет!
— Спасибо, святой отец! Мы обязательно продолжим в более подходящее время. Пока нам не до диспутов.
Аббат, тоже поднявшись с места, молча разлил вино по бокалам. На этот раз все трое выпили дружно, с причмокиваниями и без лишних разговоров.
— А традиции гостеприимства?! А Божий дар?! — продолжал, чуть заикаясь, уговаривать своих гостей святой отец. — Вино не допито! Жаркое не съедено!
Но Завалишин только покачал головой. Чуть пошатнувшись, он довольно потянулся и вышел из-за стола. Все уже давно были на монастырском дворе. Только они втроем с аббатом и оставались за столом. «Пора, — подумал Завалишин, — хорошим маршем, мы, пожалуй, до заката к индейскому поселению и выйдем!»
— Служба, авва! В другой раз, — благодушно улыбнулся он аббату. Но аббат вдруг грозно сдвинул брови, хотя в глазах его так и прыгали озорные искорки.
— А вот я вас, схизматики, не выпущу! Дверь — на замке. А меня, особу священную, трогать нельзя! Сразу в восьмой круг ада попадете. Вот не выпущу, пока правое учение Ватикана о чистилище не признаете, овцы мои! — И с этими словами аббат с неожиданной для его комплекции проворностью метнулся к двери и, захлопнув ее, запер на замок. Ключ он с победоносным выражением засунул в бездонный карман своей рясы.
Завалишин, глубоко вздохнув, с улыбкой посмотрел на Нахимова, который глазами указал ему на увесистую лавку, стоявшую у двери.
Ни слова не говоря, друзья вдруг сорвались с места и пока аббат пытался сообразить, что они собираются предпринять, ухватили лавку и стали с хохотом вышибать ею массивную деревянную дверь. При этом каждый удар они сопровождали молодецким «И-и-и, эх!»
Здоровяк-аббат от неожиданности замер, но тут же расплылся в улыбке. Забава ему понравилась, да и дело пошло скорей, когда он присоединился к офицерам. Еще минута — и через разлетевшуюся в щепы дверь во двор миссии вывалилась хохочущая троица.
Глава тридцать вторая
Лета 1820-го. Северная Калифорния. Индейское поселение на русско-испанской границе. Вечер.
Уже какое-то время Фимка силился открыть глаза. Солнце, сверкая огромным ярким шаром, выбивая из-под век кроваво-красные круги, не позволяло ему это сделать. Слух вернулся к нему первым. Точнее даже не слух, а оглушительный шум в ушах. Фимка никак не мог понять, о чем он ему напоминал, — этот рокочущий, с перекатами, шум падающей воды. Фимке казалось, что могучие струи водопада низвергаются где-то рядом с его ртом, и он даже широко его открыл, пытаясь вобрать в себя как можно больше живительной влаги, до которой он никак не мог дотянуться. Это было просто мучение! Не в силах более сдерживаться, Фима застонал. И в этот момент он наконец почувствовал капли влаги на своих запекшихся губах. На его лоб легло что-то прохладное. Морщась и превозмогая боль, Фимка разлепил веки. То, что он увидел, не сразу уложилось в его воспаленном сознании.
Рядом, а точнее, склонившись над ним, стояла та самая индианка, ослепительной наготой которой он наслаждался во время ее купания в водопаде. Он узнал ее сразу. Девушка держала в руках деревянную посудину, из которой небольшой деревянной же ложечкой вливала горьковатую жидкость в распухшие Фимкины губы. Даже эти капли казались ему блаженством. Лицо девушки излучало бесконечную нежность. Как только Фимка приоткрыл глаза, она радостно улыбнулась.
Справа над ним, прямо над головой, нависло беспощадное солнце… «Хотя какое же это солнце, — наконец сообразил Фимка, — это же фонарь на видеокамере!» Вот что так больно жгло веки последние минуты! Да, вот и горящий красный глазок индикатора, указывающий на то, что его снимают. Наконец «солнце» погасло, и его место заняло счастливое лицо другой индианки. И лицо это, как в русской сказке, вдруг молвило русским языком:
— Ну наконец-то, а то мы с Димой уже хотели в аптеку смотаться… Ну ты как, герой? Ты хоть помнишь, что было?
— Марго! — обрадовался Фимка. Говорить все еще было трудно. — Что?.. Где?.. Когда? — попытался он сплести слова в предложение, но умолк, понимая, что это у него пока плохо получалось.
— «Что? Где? Когда?» — это передача такая, Фима! — чрезвычайно довольная тем, что Фимка пришел в себя, хохотнула Марго. — А мы в тысяча восемьсот двадцатом году, в Калифорнии, в гостях у индейцев племени Кашайа. У дочери вождя, которую ты, о Грозный Истребитель Ружейных Прикладов, спас, не жалея ни жизни, ни черепа!
