Дмитрий Полетаев - Форт Росс
За долгие годы службы солдат хорошо усвоил две вещи: первое — что коричневыми армейские штаны делали не случайно, и второе — что бежать лучше в том же направлении, что и неприятель, только гораздо быстрей! Что старик и исполнил, широко выкидывая ноги в разные стороны. К его чести, при этом он попытался закрыть за собой ворота. Но то ли створки были тяжелые, то ли петли осели и были не смазаны, да только ничего у него не вышло. В конце концов бросив это занятие, солдат прибегнул к старому, веками проверенному и положительно зарекомендовавшему себя способу сторожевой службы. Набрав в легкие воздух, он со всех сил заорал: «Караул!»
Вопли старого солдата особого впечатления на гарнизон миссии не произвели. Ветераны, на всякий случай прихватив старые ружья и копья, скорее с любопытством столпились у ворот.
«Русские идут!» — продолжал орать старый солдат, указывая на фланг пехоты, который уже вновь перестраивался в походное построение.
Здоровяк аббат, бросив колесо с арбой и растолкав вояк, пробрался вперед. Прикрыв ладонью глаза от солнечного света и посмотрев в сторону приближающейся колонны, аббат наконец изрек:
— Ну, русские… И что ты так разорался, Эрнандо?
Но оглянувшись на солдат, он вдруг рассердился.
— Вы что, все с ума посходили? А ну, быстро в дом со своими железками! И чтоб как мыши сидели! Запритесь и не выглядывайте! Еще не дай Бог, русские решат, что мы от них защищаться собираемся! Завоевывать пришли — пусть завоевывают! Русские — добрые. Убивать не станут. Я сам с ними столкуюсь. А вы — марш в погреб! И сидите там, пока не позову…
По-видимому, аббат был в большом авторитете. Приказания его солдаты кинулись исполнять с готовностью и даже радостно.
Отряд российских гардемаринов браво промаршировал в ворота. Во дворе миссии не было ни души. Нахимов поднял руку, и барабанная дробь стихла. Молодежь неуверенно и с интересом оглядывалась вокруг.
— Та-ак… — растерянно произнес Завалишин, — даже мой друг аббат встречать не вышел. Получается — полная виктория, господа гардемарины! Ну что ж, подкрепитесь пока, а мы с вами, мичман, пойдем взглянем — есть ли кто живой?
Пока отряд располагался в тени крепостной стены, дверь храма вдруг отворилась, и на пороге появился здоровяк-аббат с распятием в руках. За ним показалась процессия из монахов. Заунывно распевая что-то по-латыни, монахи с трагическими лицами двинулись в сторону русских.
— Ба-а… А вот и мой друг! — подмигнул Нахимову Завалишин. Вышел вперед и уже по-испански обратился к святому отцу.
— Авва Антонио, вы, никак, тут все на тот свет собрались? Уж не от звука ли наших барабанов? — В глазах у него появились озорные искорки. — И что, сразу в рай или все же сначала в чистилище?
Аббат, узнав в лейтенанте Завалишина, заметно приободрился. Но все же взгляд его оставался настороженным.
— О, дон Димитрио! Это вы?! Велик и милостив Господь! Но позвольте, уж не для того ли юный генерал заявился ко мне с целой армией, чтобы продолжить наш теологический диспут?
— Боже сохрани, святой отец! Негоже мне, неразумному, вступать в диспут с мудрейшим прелатом Римской церкви! — в тон аббату парировал Завалишин.
— Вы преувеличиваете, мой юный друг, — притворно смущенно отозвался аббат, но все же метнул горделивый взгляд на свою разновозрастную паству. Монахи, потупившись, стояли за ним молча.
— Не более вашего, святой отец. Так же как я далек от чина генерала, вами упомянутого, так и отряд курсантов моих — от армии. Хотя я готов принять слова ваши как комплимент, — с улыбкой поклонился Завалишин. — А где же ваши доблестные гвардейцы, святой отец?
— Они… э-э-э… Они, мой юный друг, на учениях, — нашелся аббат и как-то сразу засуетился. — Да что же мы все на пороге стоим! Пожалуйте в нашу трапезную! Разделите с нами хлеб насущный!
Как и предполагал Завалишин, «разделение хлеба» превратилось в целое пиршество. Стол ломился от фруктов и овощей, и монахи выкатывали уже второй бочонок своего прекрасного вина. Дмитрий Иринархович на это и рассчитывал. Уж больно ему хотелось порадовать своих молодцов домашней едой да вкусным вином после дневного перехода. Монахи, кстати, разводили вино водой, что пришлось по вкусу и завалишинской молодежи. Когда, разомлев и разрумянившись от застолья, все развалились на лавках вокруг длинного стола трапезной, Завалишин наклонился к святому отцу и наконец задал ему вопрос, ради которого, собственно, и завернул к аббату.
— Авва Антонио, мы ищем трех беглецов. Двух мужчин, молодого и постарше, и женщину. Скорей всего, они с какого-нибудь судна.
Но аббат, слегка захмелевший, поскольку один пил вино неразбавленным, в очередной раз поднял свой бокал, похожий на небольшое ведро.
— Что случилось, дон Димитрио? Неужели наше вино утратило в ваших глазах те качества, которые вы еще так недавно превозносили? — с непритворной обидой в голосе проговорил аббат, от которого не укрылось, что Завалишин так и просидел за нетронутым бокалом.
— Я больше не пью, авва Антонио. Поздравьте меня с благим начинанием, — уныло отозвался Завалишин.
— Как?! Ведь лозу эту, — отец Антонио любовно заглянул внутрь своего кратера, — вы, русские, сами нам подарили. Испробуйте же свой дар!
В ответ Завалишин еще дальше отодвинул свой бокал.
— Да нет, не могу я, авва! Слово дал.
— Как?! Мой юный друг дал слово не пить мое вино? — с пьяным удивлением воскликнул аббат. — А в чем же причина?
Было видно, что аббат не на шутку огорчился. Честно говоря, Дмитрий Иринархович тоже был расстроен. Вино за время своих странствий он полюбил. Полюбил именно за его вкус, а не за хмель, который никогда не одобрял. Сейчас же хуже всего было то, что Нахимов, да и остальные курсанты смотрели на него с некоторым недоумением. Так что держался Завалишин буквально из последних сил.
— Ведь вино благословил сам Христос! — не зная уже, к какому аргументу прибегнуть, воскликнул расстроенный отец Антонио.
Взяв в руку свой бокал, Завалишин, наклонив голову, вдохнул в себя винный аромат.
— Ну уж если Он Сам благословил. — неуверенно начал Дмитрий Иринархович. — В последний раз, что ли? И день жаркий был! Что скажешь, Нахимов?..
В ответ Нахимов, чуть пригубивший вино из своего бокала, хитро ему подмигнул.
— Насколько я знаю, господин лейтенант клятву только насчет водки давали-с…
— Вот молодчина мичман! Вот голова! — радостно и с облегчением воскликнул Завалишин, не дав другу договорить. — А то я уж, душа моя, думал, так и покину края эти, не отведав вновь сего благородного напитка. Ну, выручил!
