Сергей Городников - Порученец Царя. Персиянка
– Собачья погода, – проворчал тот, кто присел. – Сам, небось, пьёт, гуляет на охоте с воеводой. А нам и чарки не поднёс. Во все глаза, видишь ли, стереги его девку. Царь к слугам лучше относится, чем он к нам, к своим товарищам.
– Верно, старшины говорят, – тихо согласился его приятель. – Баба стал, а не атаман.
Упоминание о чарке осенило Мансура. Озираясь, как крадущийся шакал, он отступил к замку и шмыгнул в него. Поднялся винтовой лестницей и юркнул за дверь, проник в спальню вождя и персиянки. Он стал похож на вынюхивающую спрятанное лакомство вороватую собаку – живо осмотрел комнату и упёрся взором в подушку под одеялом. Приблизившись к кровати, пошарил под взбитой подушкой, затем под краем постели и нашёл то, что искал, – связку ключей. Их было четыре на бронзовом кольце. Два, как он знал, были от хранилища в Северной башне, где Разин прятал бочки с порохом, ружейные припасы и холодное оружие. Два других были от кладовых. Которым из них открывался подвал с продовольствием, а который подходил к замочной скважине винного погреба в саду, он бы сказать точно не смог, поэтому прихватил все.
Никем не замеченный, он вышел из замка и в обход сада приблизился к накрытому шапкой травы рукотворному холмику. Тремя каменными, истёртыми подошвами и изъеденными трещинами ступенями он быстро спустился к обитой ржавым железом старой дубовой дверце, подобрал к скважине замка нужный ключ. Недавно смазанный жиром замок без труда поддался повороту ключа, внутренний засов сдвинулся, и ровно подогнанная к сводчатому косяку дверца уступила слабому толчку возле деревянной ручки, слегка провернулась на петлях. В щель из чрева погреба потянуло терпким запахом хранимых в бочках водок и вин. Оглядевшись, Мансур наклонился к траве у ступени, положил в неё связку ключей, чтобы создавалось впечатление, будто их случайно обронили, и поднялся ступенями, отступил от погреба к входу в низкую башенку.
Он отыскал на земле подходящий камешек и метко бросил к спуску в погреб. Стук камешка о железо прозвучал отчётливо и необъяснимо.
– Что там? – привстали с корточек озадаченные казаки. После некоторого колебания один шагнул от костра к ружьям и неуверенно обратился к товарищу: – Посмотреть надо.
Другой не возражал, и они прихватили ружья, направились к холмику. Обнаружив дверцу погреба не запертой и учуяв привлекательный запах, постояли в нерешительности, как будто размышляя, что же предпринять. Потом один поправил шапку, закинул ружьё за плечо и потихоньку отворил дверцу как раз настолько, чтобы можно было проникнуть внутрь. Его товарищ посмотрел вокруг, не увидел причин задержаться снаружи и последовал за ним. Показались и ещё двое казаков, они тоже шли на необъяснимый стук, подошли к погребу.
В полном удовлетворении от своей хитрости и удачливости Мансур в полутьме башни потёр ладони и непроизвольно клацнул зубами. Надеясь, что казаков никто не потревожит, и они, как следует, опробуют содержимое винных и водочных бочек, он на полусогнутых ногах вернулся к углу замка. Гонимые с утра тучи плотнели час от часу, темнели и тяжелели, и обещали наступление ранних сумерек, а ночь беззвёздную и безлунную, самую удобную для тайных дел и коварных делишек. Он посерьёзнел, обратился мыслями к Плосконосу, желая тому не забыть, о чём они договаривались в отношении украшенного серебряным драконом пистолета царского посланца.
– Теперь лишь бы у него всё выгорело, – пробормотал под нос Мансур, и зубы его опять клацнули, как у голодного и чующего смертельно раненую антилопу шакала.
– На этот раз только за рубль, – нагло заявил Плосконосу веснушчатый коротышка.
Сидя раскорякой на завалинке ветхой и кажущейся заброшенной избы, которую окружал небольшой участок земли и покосившийся забор, он стёр пальцем с широких и тонких губ яблочное варенье и слизнул его. Вокруг была самая отдалённая окраина слободы – дальше начинались пригородные виноградники простых астраханцев. Царские виноградники были в другой стороне, на лучших почвах и ближе к реке, для них нанимались сторожа, – а от избы коротышки не виделось ни одного сторожевой вышки. Держа обеими руками наполовину съеденный яблочный пирог, он впился в него мелкими, но острыми, как у волчонка, зубами и, откусив, зажевал неторопливо, растягивая удовольствие, на его скуластом лице отразилось счастливое умиротворение.
– Пироги люблю, – с полным ртом, однако внятно объяснил он Плосконосу.
Плосконос стоял перед ним с широко расставленными ногами и, хмурясь, разглядывал его и прикидывал обоснованность запрошенной оплаты за несложную и одновременно непростую услугу. Наконец, согласился:
– Пусть так. Получишь свой рубль.
Рыжий коротышка ухмыльнулся с плохо скрываемым недоверием.
– Половину вперёд, – он вытянул к Плосконосу мальчишескую ладонь, ясно показывая, что иначе не сдвинется с места.
Плосконос мгновение колебался, но решил, что выгоднее заплатить. Вынутый и подкинутый вверх полтинник коротышка поймал с завидной сноровкой, попробовал на зуб и быстро, как будто опасаясь, что плосконосый передумает, спрятал в карман под латаным кафтаном. Беззаботно повеселев, он снова откусил от пирога, однако от звонкого удара хлыста по завалинке испуганно подпрыгнул и поперхнулся. Закашлявшись до слёз, невольно выплюнул, что не успел прожевать и проглотить.
– Пошевеливайся, сука, раз деньги заплачены! – рявкнул Плосконос, за воротник кафтана сдёрнул его и приподнял с завалинки.
С вытаращенными, ошалелыми глазами извиваясь в подвешенном состоянии, коротышка выглядел червяком на крючке, он задёргался, завертелся и выскользнул из кафтана, дотянулся носками сапог до земли.
– Ладно. Ладно, ты... – произнося слова взахлёб, выговорил он без тени испуга.
Отпущенный Плосконосом, он оправился и посмотрел на выплюнутые крошки пирога. Гнусавым, то ли искренне, то ли наигранно готовым сорваться в плач голосом сказал с укором:
– Денег же стоит!
– Ещё купишь, – холодно отрезал Плосконос. И пояснил: – Когда отработаешь.
Он отвернулся, направился вон с запущенного двора и между почерневшими от времени и растрескавшимися верейными столбами, на которых не осталось и воротных петель, вышел к окончанию кривой улочки. Он не оборачивался, не прислушивался к шагам, уверенный, что после выволочки коротышка догонит и пойдёт за ним прямо к посадской площади. Нагнав его уже на улочке, коротышка не пожелал идти рядом, а засеменил следом, на ходу доедая остаток куска пирога, при этом показывая в спину плосконосому сжатый кулак и строя ему рожи.
Полчаса спустя они подошли к широкой площади. Плосконос грубо подтолкнул коротышку к постоялому двору, а сам отстал и быстро зашагал обратно.
