Сергей Городников - Порученец Царя. Персиянка
Обзор книги Сергей Городников - Порученец Царя. Персиянка
Композиционно цикл построен из двух больших повестей дилогии "ВОИН УДАЧА" и романа "ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ" из трёх развёрнутых повествований, в каждом из которых герой оказывается участником сложных переплетений противоборствующих интересов в разных местах Восточной Европы и Азии.
В первой повести «Тень Тибета» рассказ ведётся о месте и обстоятельствах рождения героя, о причинах вовлечения его во внутренние дела преодолевающего феодальную раздробленность Тибетского государства, об интригах, в которые он был втянут против своей воли, о его первой любви и связанном с нею приключении в Индии.
Во второй повести «Золотая роза с красным рубином» рассказывается о посольстве шаха Персии к Русскому царю в связи с женитьбой молодого царя Алексея Михайловича, об украденном у посла свадебном подарке и о приключениях, в которые был вовлечён герой в связи с этими событиями.
В первом повествовании романа «Порученец царя» герой оказывается русским разведчиком в Ливонии и в Нарве накануне Большой войны, которая потрясла Восточную Европу и которая началась войной Московской Руси со Швецией за возвращение северных земель у Балтийского моря, отторгнутых у Московского государства во время Великой Смуты.
Во втором повествовании – «На стороне царя» герой попадает в сеть интриг московской знати, когда нарастает боярское сопротивление реформам виднейшего деятеля русской истории середины XVII века, духовного отца будущих Преобразований Петра Великого, псковского дворянина Ордин-Нащокина, - реформ, которые поддерживает царь Алексей.
В последнем повествовании романа, «Персиянка», герой по поручению царя и его ближайших помощников отправляется в Астрахань для попытки предотвратить восстание казаков во главе с Разиным. Это, последнее повествование было отмечено в 2006 году литературной премией «Золотое перо Руси» и грамотой Княжеского Совета России.
Порученец Царя (трилогия)
ПОВЕСТЬ ТРЕТЬЯ. Персиянка
1. Цена выкупа
Лето только начиналось, и чистый воздух был пронизан солнечным золотистым сиянием, казалось, вот-вот зазвенит от напряжения несметного множества лучистых струн. Тёплый южный ветер ещё до полудня разогнал белесые дымки высоких облаков, бесстыдно оголив повсюду нежную голубизну небес, будто игриво сорвал шёлковую полупрозрачную накидку с тела млеющей в неге красавицы. И как красавица, загадочная голубизна загляделась сверху на своё отражение в зеркальной глади речной шири, которая едва сдерживалась обоими берегами, словно лишь эти берега и не позволяли реке окончательно сомкнуться с краями неба.
Туго вспученный ветром новый парус с гордым красным соколом на белоснежном полотнище увлекал большой чёлн между небесами и их отражением в реке, заставлял плавно двигаться против ленивого течения полноводной Волги. На встречных судах и лодках ещё издалека различали на парусе яркое изображение сокола и поспешали отклониться с пути челна. Казаки в нём во главе со своим вождём принимали такое поведение кормчих и лодочников, как должное, им было не важно, являлось оно проявлением чрезмерного уважения или страха, либо того и другого вместе. Чёлн плыл от самого устья, и к этому часу достиг начала пригородных садов и виноградников, которые раскинулись на правом обрывистом берегу. Показались и дома окраин, а много дальше, почти на границе поля зрения – белокаменные очертания крепостной стены астраханского Кремля. Золотистыми крошечными шариками сияли над ними маковки собора и колокольной звонницы, распознаваемые много прежде, чем угадывалась зубчатость крепостной стены вокруг Белого города и Троицкого монастыря.
Гордая крепость с великорусским, даже в чём-то московским видом, и ничем не оправданным татарским именем властно выказывала права быть ключом, отпирающим или запирающим дверь всей торговле, какая велась множеством русских городов самой протяжённой реки Европы с прибрежными городами Хвалынского моря или Каспия, в большинстве подвластными шаху древней Персии. Последнее время в Москве всё откровеннее проявляли намерение превратить Астрахань в хозяйку Каспия, навести русский порядок в морской торговле, сделать её безопасной и обширной. Для того и спустился долгим путём от верховий Оки и Волги первый в московском государстве трёхмачтовый корабль "Орёл", по заказу царского правительства построенный заботами и средствами купца Василия Шорина. Застыв у астраханской пристани, он двадцатью четырьмя пушками на высоких бортах показывал готовность в любое время приступить к выполнению данной задачи.
Не всем по нраву было это намерение царя и его окружения. И в первую очередь казакам. С появлением в их среде атамана Степана Разина, одарённого предприимчивым умом и удачливого в самых опасных затеях, они уже считали одних себя хозяевами прикаспийских городов и селений, морских торговых путей, повсюду собирая дань, чем только желали. Трудно, немыслимо было им добровольно отказаться от такого положения дел. И плывущий в челне с красным соколом на парусе сам казачий вождь старался не замечать дальних игрушечных очертаний "Орла", который застыл у края пристани, – этого несомненного вызова ему со стороны Москвы.
Моложавый Разин был бездельно задумчив, тяжело молчалив, отчего выглядел на все свои тридцать пять лет. Лёжа на персидском ковре, для него одного разостланном поверх досок палубного настила, он подпирал рукой красивую русоволосую голову и, словно ничего не видя, глядел над рекой, от бездействия терзаемый неизъяснимой тоской и неопределёнными желаниями, у которых не было образа и причины. Рослые и сильные казаки, которые по трое сидели вдоль бортов и уже успели наново загореть в майских вылазках к персидскому побережью, даже не пытались понять настроения вождя, они размеренно помогали парусу, неспешно, словно в удовольствие, подгребали дубовыми вёслами. Поскрипывание уключин при взмахах вёсел в их мускулистых руках сопровождалось звучным бренчанием малороссийской домбры, которым один из советников Разина, – потомственный хазарин, как он себя называл, – Мансур, пытался отвлечь атамана от хандры. Шёлковая подушка на кормовой ступени позволяла Мансуру рассесться удобно, с широко раздвинутыми коленями и, перебирая струны, он насмешливо посматривал на смугло-чернявого и полного персидского купца, который ни гостем и ни товарищем пристроился слева от него. Лишённое морщин лицо купца исказилось от страдальчески несчастного выражения, он напоминал откормленного фазана, над которым занёс топор хозяин придорожной харчевни.
– Золото у меня есть, – наконец скучно вымолвил для перса Разин. Как бы в подтверждение словам, его бархатный темно-зеленый кафтан был небрежно распахнутым, показывая у пояса золотую рукоять сабли в ножнах с золотыми узорчатыми насечками. Он красным сафьяновым сапожком вяло подтолкнул, опрокинул пустую чашу из чистого золота, украшенную красными и синими сапфирами. – Ты предложи что-то такое... – Полоски морщин проступили на лбу казачьего вождя, озабоченного мысленными поисками подходящего слова. – Для души.
Мансур весело осклабился и подмигнул атаману.
– Красавицу рабыню, – проговорил он, причмокнув полными губами, – умеющую потешить танцем живота и сладкоголосым пением.
Купца такое предложение не обрадовало.
– Посмешищем стану, если выкуплю сына за рабыню, – ответил он глухо и сумрачно. – Всё равно, что разориться.
Мансур, как будто заранее ожидал такого ответа, тут же вкрадчиво заметил:
– А у Менеды-хана дочь из красавиц красавица. Так она вовсе не рабыня, княжна персидская. Самому шаху родственница.
Купец поёжился, вспомнил, как шахские палачи сдирают с живых предателей кожу.
– Что болтаешь про красоту, раз не видел, – хмурясь, отозвался Разин.
– Жених её, Варду-хан, в Ленкорани хвастается. По всему Каспию раструбил, что женится на самой раскрасивой персиянке, – спокойно возразил Мансур и снова в упор посмотрел на купца. – Ты только узнай, когда и где хан повезёт дочь жениху. И получишь сына.
Он опять подмигнул Разину, чувствуя, что затронул его любопытство, пусть вождь и не показывал этого.
– Я знаю. – Купец выдавил из себя простые слова не сразу, как если бы против собственной воли вынужден был признаться под угрозой пытки. – У меня ковры закупались к свадьбе... – Запнулся, словно споткнулся о кочку, потом заговорил быстрее, повышая голос, срывающийся от его желания разом оставить позади все сомнения: – Я случайно услышал, когда хан говорил об этом будущему зятю.
