Александр Прозоров - Тайна князя Галицкого
Он осушил все до глотка и даже по обычаю ковш перевернул, демонстрируя, что ни капли не осталось. Потом положил на стол, низко поклонился и вышел.
Басарга под общими взглядами заныкал посылку за пазуху.
– Я знаю, боярин, ты к государю не просто вхож, ты ему близок, – подставив кружку боярину Илье, сказал Андрей Басманов. – Тебе он доверяет. Хоть ты ему скажи, что люд служивый по справедливости истосковался. В Церкви нашей православной игуменов и иерархов собранием общим по уму, а не по родовитости выбирают, оттого сильна она и богата. В уездах и городах наших земство старост по уму, а не по родовитости избирает, и оттого богатеет земля наша и силу набирает. Сам Иоанн жену тоже не по родовитости, по стати и уму выбрал. Так отчего же в службе царской не по достоинству, а по роду бояр судят?
– Разве у государя нашего не достойные награждаются и возвышаются, боярин? – вскинул брови Басарга. – Ты ведь за удаль, не по роду славу имаешь? Дьяк Вяземский разве родовит? Однако печать государеву именно он носит.
– А приказ Разрядный на что тогда нужен? Он же не подвиги запоминает, он местнические споры ведет. Кто родился раньше, кто по деду славнее выходит. Разве воин мудрый и храбрый должен дураку подчиняться? Даже если у того прадед дьяком хорошим оказался? Вот, на князя Курбского посмотри. Рази воевода сей хоть одну победу одержал? Хоть большую, хоть малую? Окромя беготни да крови пустой, за ним ничего нету. Так почему Семен Микулинский[28] его слушать обязан, а не наоборот? Князь Курбский, вон, ядом брызжет, что ратей ему больших не дают, что дьяком не жалуют. А с какой стати? Токмо потому, что он Рюрикович?
Дверь в дом снова распахнулась, внутрь вошла женщина в душегрейке, укутанная в несколько платков и пухлая от нескольких юбок. Ее красное от мороза лицо утонуло в тряпье, и потому подьячий не сразу узнал в замерзшей нищенке Варвару, няньку княжны Мирославы.
– Тришка!!! – громко крикнул враз похолодевший Басарга. – Накормить, напоить, спать уложить!
Боярин Басманов оглянулся на бабу, покосился на подьячего с явным недоумением.
– Сам отчего этого не скажешь, боярин? – кивнул ему Басарга. – Ты ведь тоже к государю вхож, друг ему близкий.
– Я сказываю, друже, – поморщился гость. – Да токмо не верит он. Мыслит, себе я возвышения ищу. Жажду Рюриковичей с мест кормленых столкнуть, да под себя подмять. Я же, други, не о себе, я о честных витязях пекусь. О сыновьях младших, кои умом и храбростью блещут, да происхождением похвастаться не могут. О тех, кто тяготы выше прочих несет, да награды не получает. Кто славы наивысшей достоин, да из-за прапрадедов чужих ее лишается. О сем повторять надобно Иоанну Васильевичу неустанно и из разных уст. Ибо слова одного слуги – это слова слуги. Слова слуг многих – это уже их воля.
– Служить государю нашему великая честь! – спешно вмешался в разговор Софоний Зорин. – Давайте же выпьем за мудрость его и здоровие крепкое! Долгие лета государю!
– Долгие лета! – подхватили остальные бояре.
Боярин Басманов с чашей своей немного задержался, после чего осенил себя знамением и выпил. Видать, понял: намек на то, что царю тоже можно волю навязать, изменой попахивает. Сболтнул лишнего. Вовремя остановили.
И больше гость этой опасной темы уже не касался.
Пирушки – даже начатые как небольшие посиделки – имеют свойство не заканчиваться допоздна. И эта не стала исключением. Хорошо хоть, храбрый боярин Андрей Басманов в трапезной не заснул, домой отправился. Басарга к этому времени тоже вовсю клевал носом, однако после ухода гостя первым делом поднялся наверх, в указанную Платоном светелку, присел на край постели.
Женщина, еще до того, как к ней притронулись, резко села, отползла, поддернула одеяло и рявкнула:
– А ну, не тронь, заору!
– Нужна ты мне, дура! – не выдержав, выругался Басарга. – Сказывай лучше, что с Мирославой? Ты же не просто так примчалась?
Нянька, не забывая прикрываться, подобралась вплотную к нему и прошептала в самое ухо:
– В положении она ходит. – Отпрянула, перекрестилась, закачала головой: – Позор-то какой, батюшка… Послушница да из девок – и вдруг брюхатая оказалась. Сты-ыд… Скоро, мыслю, ужо и со стороны заметно будет.
– Вот… – едва не выругался от неожиданности Басарга. Впрочем, по сравнению с прочими несчастьями, кои он успел себе измыслить, это было совсем не страшно. – Ладно, спи.
Спасение от нагрянувшей напасти боярин Леонтьев смог придумать только одно – и поутру, прихватив Тришку-Платошку, он отправился на торг. В рядах каретников он выбрал закрытый со всех сторон болок[29], окна в котором заменяла промасленная ткань. Там же снарядил его кошмой, сиденьем из перьевого тюфяка, большим овчинным пологом, прикупил пару лошадей. А на следующий день, пока побратимы еще благополучно спали, затемно выехал со двора, так и не решившись никому ничего рассказать.
Путь на Шексну был торным, многолюдным, накатанным, а потому заводных лошадей и припаса боярин не брал. Все едино постоялые дворы чуть не на каждой версте. И накормят, и обогреют, и спать уложат. Налегке и лошади шли резвее, так что весь путь занял всего неделю.
У Горицкого монастыря Басарга остановился на дороге к Сиверскому озеру, выпустил Варвару из болока. Та, кряхтя и постоянно осеняя себя знамением, ушла за ворота. Где искать воспитанницу, нянька знала, привела уже через десять минут – одетую для зимы совсем легко, в серую суконную рясу и сложенный вдвое пуховый платок. Увидев гостя, Мирослава слабо улыбнулась, положила ладонь ему на грудь:
– Как хорошо. Я все опасалась, что забывать тебя начну. Ты и приехал. Теперь точно не забуду.
– Ты ведь еще послушница, постриг не приняла? – провел рукой по светлому одеянию княжны Басарга.
– Так ведь грех, любый, – покачала она головой.
– Коли не монахиня, так и не грех.
– Но куда? – пожала она плечами. – Назад некуда, вперед некуда. Коли узнает кто, позор…
– От останешься, тогда точно позор, – внезапно буркнула из-за спины боярина нянька. – Срамота!
– Хоть в прорубь кидайся, – опустила глаза княжна.
– Вода холодная, темная. Чего там в ней, неведомо, – наклонившись, зашептал ей в ухо Басарга. – Знаешь, что холодно до боли, знаешь, что ужас будет неминучий, грудь стянет, ноги сведет. И лишь один способ есть это принять: закрыть глаза, дыхание затаить… И вперед.
– Как ты это рассказываешь! Ровно много раз сие творил…
– Давай попробуем, ненаглядная моя, – предложил Басарга. – Закрой глаза. Дыхание затаи. Теперь перекрестись – и шаг вперед, в омут. Ну!
Княжна Мирослава приложила руку ко лбу, к животу, к плечу, другому, резко со всхлипом вздохнула, занесла ногу… Молодой человек тут же ее подхватил, отнес к саням, положил в отпахнутый полог.
