Густав Эмар - Флибустьеры
— Вас?
— Да, меня. Я оставлю тебя часа на два. Смотри, не зевай. Если заметишь что-либо подозрительное, то дай мне знать. Сигналом будет крик водяной курочки, который ты повторишь два раза, понял?
— Понял. Но если нам будет угрожать что-нибудь особенное, что мне делать?
Тигреро задумался на минуту.
— Что же может еще угрожать нам?
— Я не знаю. Но эти индейцы такие дьяволы, что от них можно ожидать чего угодно.
— Это верно. Ну, так в случае особенной опасности, и только в этом случае — понимаешь? — ты должен дать мне сигнал — прокричать два раза курочкой — и отъехать вон туда, к тем ивам над водой. Там ты будешь в полной безопасности, и я сейчас же приду к тебе.
— Хорошо. Но как же вы? Как я найду вас?
— Я два раза пролаю луговым шакалом. Ну, а теперь будь благоразумен и не трусь.
— Положитесь на меня.
Тигреро снял с себя всю лишнюю одежду, которая могла его стеснять — свой сарапе и сапоги, и остался в камзоле и панталонах. Засунув за пояс нож и пистолеты, закинув карабин за плечи, взяв картечь и пороховницу, он затем два раза попытался воспроизвести руладу жаворонка. Немедленно с берега последовала ответная трель. Тогда Тигреро вновь повторил своему товарищу совет держаться настороже, привязал оружие к голове и тихо спустился в воду. Леперо увидел его плывущим к асиенде сильными, но бесшумными взмахами рук. Скоро Тигреро исчез из виду, слившись с ночной темнотой.
Оставшись один, Кукарес, словно по какому-то наитию, стал осматривать свое оружие, переменил затравки, словом, приготовился на всякий случай, чтобы не быть застигнутым врасплох. Затем, успокоенный тишиной, которая царила вокруг, он, несмотря на предупреждения Тигреро, растянулся на дне пироги и приготовился спать.
Шум схватки понемногу затихал и, наконец, совсем смолк. Не стало слышно ни воинственных криков, ни выстрелов. Индейцы, встретив серьезный отпор колонистов, отступили. Пожар удалялся, зарево меркло, пустыня вновь погружалась в свои обычные молчание и тишину.
Леперо, лежа на спине на дне лодки, смотрел на звезды, сиявшие на темном небе. Легкая зыбь укачивала лодку, как колыбель, глаза его по временам слипались. Наконец он погрузился в дремоту и скорее всего заснул бы окончательно, если бы в тот самый момент, когда он готовился совсем сомкнуть веки, его не посетил последний проблеск сознания, заставивший вспомнить положение, в котором он находился, и осмотреться вокруг полусонными глазами. То, что увидели эти полусонные глаза, заставило его задрожать всем существом. Крик ужаса готов был вырваться из его груди, но он остался нем и только быстро поднялся в пироге, так что она закачалась и зачерпнула бортом воды.
Кукарес увидел ужасное зрелище. Он протер глаза, чтобы убедиться в том, что не спит, и осмотрелся вновь.
То, что он поначалу счел видением, на самом деле было действительностью.
Мы говорили, что река несла множество коряг, корней, вырванных деревьев с сучьями. В продолжение уже довольно долгого времени около того места, где находилась пирога, эти деревья стали образовывать затор. Почему это произошло, леперо не мог объяснить себе. Деревья должны были бы следовать по течению и спускаться вниз, а тут, поравнявшись с асиендой, они оставляли середину реки и мало-помалу приближались к берегу, на котором стояла асиенда.
Но что особенно удивительно, так это то, что все эти деревья направлялись к одному месту, а именно к оконечности мыса на стороне асиенды, противоположной перешейку, соединяющему асиенду с берегом, на котором стояла батарея. Но не это возбудило ужас Кукареса. Он увидел, как между странно переплетающимися сучьями сверкают глаза, скоро он разглядел также страшные очертания голов и ужасные профили в индейских воинских уборах.
Сомнений быть не могло — на каждом дереве сидел, по крайней мере, один индеец. Леперо решил, что, потерпев неудачу с одной стороны, индейцы попытались повторить нападение с другой и пробирались вплавь, уцепившись за суковатые деревья, спускавшиеся по реке, в ветвях которых они и спрятались.
Положение леперо становилось затруднительным. До сих пор индейцы не обращали внимания на пирогу, предполагая, что она принадлежит, вероятно, кому-нибудь из них, но каждую минуту истина могла открыться, и тогда, леперо знал, ему нечего ждать пощады.
Уже не один раз за борта пироги хватались сильные руки и держались за них по нескольку секунд, хотя те, кому эти руки принадлежали, не догадывались заглянуть внутрь ее, что Кукарес благочестиво приписывал действию Провидения.
Все эти размышления, как и многие другие, приходили в голову Кукаресу, когда он лежал на дне лодки, легко покачивавшейся на зыби, и смотрел на небо, усыпанное тихо мигающими звездами. Лицо его исказилось от ужаса, руки словно замерли, схватив ложа двух пистолетов, он мысленно возносил последнюю свою молитву и поручал себя своему святому. Каждую минуту он ждал ужасной развязки, которая, чем больше протекало времени, тем становилась все грознее и неизбежнее.
Ждать ему пришлось недолго.
ГЛАВА XIV. Индейская хитрость
Среди непокоренных индейских племен, кочующих по громадным пустыням, ограниченным реками Рио-Хилой, Рио-Браво-дель-Норте и Колорадо, в эпоху, к которой относится наш рассказ, два племени оспаривали первенство между собой: апачи и команчи.
Непримиримые враги, находящиеся в непрестанной войне друг с другом, эти племена иногда объединялись общей своей ненавистью к белым и ко всему тому, что имело какое-либо отношение к этой враждебной им расе.
Превосходные наездники, бесстрашные охотники, жестокие, безжалостные воины, команчи и апачи являлись для жителей северных областей Мексики ужасными соседями. Ежегодно в одно и то же время их отряды, насчитывавшие по нескольку тысяч человек, выходили из глубины пустынь, переплывали реки и в нескольких местах сразу проникали в пределы Мексики, сжигая и убивая все, что встречалось им на пути, захватывая женщин и детей и распространяя горе и разрушение миль на двадцать в глубь страны, занятой оседлыми европейскими поселениями.
В эпоху испанского владычества дело обстояло иначе. По границе были устроены многочисленные крепости и форты, между ними располагались в удобных для зашиты пунктах отряды войск, содержащиеся исключительно с целью отражать нападения индейцев и прогонять их в глубь прерий и не выпускать с их земель охоты. Но со времени провозглашения независимости Мексики граждане настолько втянулись в бесконечные и бесцельные междоусобицы и революции, что войска были отозваны и употреблялись для совершенно других нужд, форты были упразднены, и пограничным жителям предоставили защищаться самим, как они смогут и сумеют, то есть оставили их без всякой защиты. Следствием этого явилось то, что индейцы стали понемногу приближаться, перешли реки, не встречая никакого серьезного сопротивления. Произошло это по той простой причине, что мексиканское правительство под страхом самого сильного наказания запретило продавать оседлым индейцам огнестрельное оружие, а эти индейцы только одни и могли оказать достойное сопротивление нападавшим соплеменникам. Последние же без труда за несколько лет вернули себе все то, что Испания при всем своем могуществе с трудом приобрела за несколько веков. В результате получилось, что плодороднейшие в мире земли стояли без обработки и по этой несчастной стране нельзя было сделать шага, чтобы не натолкнуться на еще дымящиеся развалины. Дерзость индейцев дошла до того, что они даже не скрывали своих намерений вторгнуться в мексиканские пределы. Эти вторжения они стали повторять в определенное время года, регулярно в одни и те же месяцы и даже в одни и те же дни. В насмешку они называли эти месяцы Мексиканскими лунами, то есть такими месяцами, когда они отправлялись грабить мексиканцев.
