Сергей Шведов - Бич Божий
– А сколько их?
– Чуть более сотни. Но это – антрусы. Любой из них стоит двух, а то и трех твоих клибонариев, патрикий.
– Справимся, – махнул рукой Литорий.
– Твоими устами да мед бы пить, – криво усмехнулся Драган.
Литорий решил действовать без затей. Римские клибонарии не приспособлены для лесных засад, зато они хорошо себя чувствуют на открытой местности. Обширная поляна, к которой их вывел Драган, оставляла тяжеловооруженным всадником место для маневра. Именно здесь Литорий решил атаковать франков, явно не ждущих столь теплой встречи. Кудесников венеды почитают не меньше, чем богов. И уж кому, как не Велегасту, это знать. А потому и передвигается он по этой земле не гостем, а хозяином.
Франки выехали на поляну, не таясь. Литорий обнажил меч и первым поскакал им навстречу. Клибонарии с гиканьем и свистом ринулись за ним. Атака их явилась полной неожиданностью для антрусов, разомлевших от долгой дороги. Впрочем, они мгновенно пришли в себя. Литорий с большим трудом отвел щитом секиру, направленную ему в голову, но не сумел с ходу опрокинуть на землю противника. Франк, с которым он столь опрометчиво вступил в схватку, оказался молодым и сильным. В отличие от других антрусов, он не носил шлема, и его длинные волосы свободно развевались на ветру. Литорий придержал коня и отвернул в сторону. Франк наседал на него с таким пылом, словно римский патрикий был его главным и смертельным врагом. Литорий считался искушенным бойцом, выходившим живым и невредимым из десятка подобных схваток, но в этот раз ему явно не повезло. Возможно, сказался возраст. Страшный удар франкской секиры пришелся Литорию в правое плечо. Стальной наплечник спас Литорию жизнь, но в седле патрикий не удержался и рухнул под ноги собственного коня. На какое-то время римлянин потерял сознание, что, видимо, спасло ему жизнь. Когда Литорий очнулся, схватка уже сместилась в сторону, клибонарии теснили франков со всех сторон, но те почему-то не помышляли о бегстве. Они окружили почти непроходимой стеной повозку, в которой сидел старик с седой бородой и длинными до пояса волосами. Похоже, это и был кудесник Велегаст, чья жизнь равнялась ста тысячам денариев. Земля возле повозки была усеяна трупами, трава на поляне порыжела от крови. Но сеча не только не затухала, она, казалось, разгоралась с новой силой. Римские клибонарии, число которых сократилось едва ли не наполовину, никак не могли разорвать кольцо из закованных в сталь антрусов. Литория поразило лицо кудесника – оно было совершенно спокойным, словно вся эта суета, поднявшаяся на поляне, не имела к нему никакого отношения. Лицо это не дрогнуло даже тогда, когда сразу три стрелы, прилетевшие из зарослей, пронзили прикрытую лишь бородой и полотном рубахи грудь. Велегаст не взмахнул руками, не рухнул на дно повозки, он так и продолжал неподвижно стыть на месте, словно посмертное изваяние самому себе. Кто-то из клибонариев заметил наконец патрикия, лежащего на земле, и подвел ему коня. Литорий с трудом взобрался в седло и оглядел поле битвы. Его недавний обидчик, длинноволосый франк, крикнул что-то своим уцелевшим товарищам. Два антруса подскакали к возку и подхватили на руки тело кудесника.
– Убейте же их! – крикнул в бессильной ярости Литорий, но клибонарии не спешили выполнять его приказ. Десятка два антрусов скрылись в зарослях раньше, чем стрелы, продолжавшие лететь из зарослей, сумели их достать.
Аэций узнал о смерти кудесника Велегаста от старого своего знакомца, князя Родована. Гепид сокрушенно разводил руками, проклинал разбойников, перешедших дорогу кудеснику Велеса, но в синих его глазах не было и тени грусти. Город Дубровец, где каган Аттила остановился на пути в Девин, погрузился в печаль. Впрочем, как пояснил патрикию Родован, печаль эта была светлой. Ибо кудесник мог уйти из этого мира только по воле своего бога. А уж как он обставил этот уход, никого из простых смертных не касалось.
– Выходит, не было разбойников? – удивился Аэций.
– Были жертвы, брошенные на священный камень Чернобога. Двести шестьдесят человек. Достойная свита для кудесника Велегаста.
Аэций из рассуждений Родована не понял ничего, хотя и прежде слышал, что венеды иногда приносят человеческие жертвы своим богам. Но чтобы положить двести с лишним человек на жертвенный камень, для этого должны быть серьезные причины.
– Да уж куда серьезнее, – согласился с ним Родован. – Речь идет о ярмане, дорогой Аэций. Об избраннике богов, способном перевернуть мир и заложить основы новой империи, которой суждено простоять века. Так говорят волхвы и Белобога и Чернобога, а они очень редко согласны между собой.
– А чем так знаменателен именно этот год? – удивился Аэций, оглядывая усыпанное звездами небо.
Родован поднял глаза вверх и пожал плечами:
– Только самые мудрые из нас способны угадать волю богов.
– Ярманом будет назван Аттила? – спросил римлянин у гепида.
– Я очень на это надеюсь, – усмехнулся Родован.
Город Девин стоял на земле моравов, но даже тамошние князья и вожди не могли посещать его без разрешения кудесницы. Простолюдинов туда вообще не пускали. Аэций мысленно поблагодарил покойную мать, которая много лет назад испросила у богини Лады благословения для своего сына. И Лада это благословение дала. Знак расположения богини Аэций сейчас носил на среднем пальце правой руки. Этот перстень был его пропуском в город Девин. Более того, позволял выйти в священный круг и претендовать на звание ярмана. Так, во всяком случае, объяснил ему Родован.
– Но ведь такой перстень имеют многие, в том числе и ты, – удивился Аэций.
– Это правда, – вздохнул гепид. – Но не всем дано заключить в свои объятия богиню и стать небесным посланником на этой грешной земле.
Лада олицетворяла землю – это Аэций знал и без Родована. Соитие с богиней, а точнее, с ее кудес-ницей, в строго определенный волхвами день, давало ее избраннику право власти над миром. А уж как он воспользуется этим дарованным правом, богиню не касалось. Кроме города Девина по всей Венедии были разбросаны сотни храмов богини, где ей служили женщины из самых знатных родов, и не только венедских. Их называли ладами. Именно через жриц передавалась власть над тем или иным краем. И даже самые могущественные вожди, за спиной которых были сотни, а то и тысячи мечников, не могли претендовать на статус верховных правителей без одобрения богини Лады. Аэций слышал, что такой обычай существовал и в Риме в незапамятные времена. Власть передавалась не сыну царя, а зятю, коим мог оказаться любой человек, приглянувшийся дочери верховного правителя.
