Мишель Зевако - Заговорщица
— Так как дела, матушка? — весело спросила принцесса. — Смотрю, вы уже с утра пораньше за работой?
— А, милая дама, — сказала крестьянка. — Я стара, скоро Господь призовет меня…
— И что же? — спросила Фауста.
— А холст-то дорог… вот и приходится все делать самой…
— Что делать?
— Пряду себе саван, надо же в последний путь отправиться как положено, — просто сказала крестьянка.
Фауста была потрясена, а старуха даже не поняла, чему так удивилась ее гостья.
— Вам спасибо, благодетельница наша, — продолжала крестьянка, — вы мне тогда дали несколько золотых, я смогла купить хорошего льна, да еще хватило денег, чтобы мессу заказать на помин души. А из остатков льна сделаю пеленки, моей дочке скоро рожать…
Для старой крестьянки рождение и смерть были взаимосвязаны: из остатков савана она собиралась кроить пеленки.
— Я заплачу еще, — сказала Фауста. — Обеспечу и вам спокойную старость, и вашему внуку безбедное житье…
— Да благословит вас Пресвятая Дева!
— Аминь! — заключила Фауста. — Но скажите, матушка, вы сделали то, о чем я вас просила?
— Конечно, благодетельница. Как вы нам и велели, мой сын от цыганки не отходит ни на шаг… следит за ней, конечно, незаметно…
— Она пыталась куда-нибудь убежать?
— Нет, все бродит вокруг святой обители, но в монастырь — ни ногой… Есть захочет — приходит к нам. Является обычно ночью. Мы для нее и постель на сеновале устроили… Сами понимаете, нам, христианам, не пристало якшаться с еретичкой, так что в дом мы ее не допускаем.
И старуха суеверно перекрестилась.
— Не волнуйтесь, матушка, — ответила Фауста. — Вот, держите за ваши труды.
— Спасибо, благодетельница! — воскликнула крестьянка, жадно схватив несколько золотых экю, что протянула ей гостья.
— А где сейчас цыганка?
Женщина пожала плечами:
— Ушла куда-то едва развиднелось. Она бродит туда-сюда, то поднимется на холм, то спустится. Часто стоит вон у того большого черного креста, вы, наверное, его заметили, как сюда шли. А чаще всего ходит вокруг монастыря…
— А внутрь, говорите, войти не пытается?
— Нет, во всяком случае я ни разу не видела, благодетельница…
— Хорошо, матушка. Пошлите кого-нибудь за вашим сыном.
Крестьянка заперла в комод золотые, что подарила Фауста, и крикнула мальчишку, бегавшего во дворе. Через двадцать минут появился сын крестьянки. Он стоял на пороге, мял в руках шапку и ожидал приказаний благородной дамы.
— Где цыганка? — спросила Фауста.
— Там! — и молодой человек показал рукой в сторону монастыря.
— Проводи меня к ней.
Крестьянин поклонился, и они с Фаустой вышли из домика. Обогнув монастырскую стену, они оказались возле знакомого читателю пролома. Тут Фауста и заметил Саизуму: та сидела на камне у огорода, устремив взгляд прямо перед собой.
— Ты можешь идти! — сказала Фауста крестьянину, и он поспешил скрыться.
Фауста прошла через пролом и остановилась около цыганки, которая, казалось, не заметила ее появления. Принцесса наклонилась к Саизуме и полным сострадания голосом произнесла:
— Бедная женщина… несчастная мать…
Саизума перевела взор на Фаусту, и в нем мелькнула искорка узнавания. Все же у цыганки сохранились какие-то остатки разума. Она видела Фаусту всего один раз, у настоятельницы Клодины де Бовилье. С тех пор прошло немало времени, да и одета Фауста нынче была иначе, однако же Саизума вспомнила ее.
— Это вы, — враждебно сказала цыганка, — помню, вы говорили мне о епископе.
Фауста в удивлении отшатнулась, ибо не предполагала, что безумная безумна не всегда, но затем вновь обратилась к цыганке:
— Леонора де Монтегю, я действительно разговаривала с вами о епископе. Это я отвела вас к нему, в тот дом… но я думала, вы еще любите епископа…
— Епископ умер, — глухо произнесла Саизума. — Как я могу любить мертвого?.. А потом, любить епископа — тяжкий грех. Если вы любите епископа, сударыня, вас отправят на виселицу…
Фауста задумалась; ей хотелось заставить Леонору все вспомнить, хотелось оживить ее бедный мозг. Ей требовалась Леонора де Монтегю, а не безумная цыганка Саизума. Фауста давно отвела несчастной важную роль в собственных чудовищных замыслах.
Папесса Фауста I собиралась мстить! Она должна была победить и восторжествовать над своими врагами, над всеми… в том числе над Фарнезе и Пардальяном.
— Значит, вы думаете, епископ умер? — снова спросила принцесса.
— Конечно! — уверенно ответила цыганка. — Иначе меня бы уже не было в живых…
— Может, вы и правы… Но послушайте, бедная женщина, вы столько вынесли…
— Вы меня жалеете? Нет, не может быть! Неужели есть Божье создание, пожалевшее и цыганку?
— Я сочувствую вам всей душой, но, по-моему, сострадания мало, надо попробовать облегчить чужое горе…
— Мое горе велико, мне помочь нельзя… спасибо, что хоть пожалели… Какая вы красавица! — восхищенно произнесла Саизума. — Конечно, у такой красавицы и душа добрая!
— Леонора, когда-то вы были прекрасней меня! Вы и сейчас хороши! Но вы так измучены! Вы больше не верите в счастье… Однако знайте, я могу сделать вас счастливой!
— Я не Леонора, я — цыганка Саизума, я брожу по свету, гадаю по руке. А счастье… я и слова-то такого не знаю…
— Ты — Леонора, Леонора! — настаивала Фауста. — И ты будешь счастлива. А теперь слушай: епископ умер, он больше не причинит тебе зла… Но есть на свете один человек, который ищет Леонору, потому что любит ее.
— Ищет… — равнодушно повторила Саизума.
— Да, ищет. Он любил тебя, и ты его любила. Вспомни! Вы любили друг друга, и он до сих пор обожает тебя и разыскивает по всему свету.
— Как его имя? — так же равнодушно спросила цыганка.
— Жан…
Саизума вздрогнула, словно кто-то из далекого прошлого окликнул ее.
— Жан? — прошептала она. — Да… наверное… я слышала это имя…
— Жан, герцог де Кервилье! — с нажимом произнесла Фауста.
Цыганка побледнела, встала и наклонила голову, словно вслушиваясь и пытаясь уловить какой-то далекий голос. Потом она подняла на Фаусту глаза, в которых читалась смутная тревога.
— Как, вы говорите, его зовут? — опять спросила Саизума.
— Жан де Кервилье, человек, которого ты любила!
Фауста говорила властно и уверенно.
— Он собирался жениться на тебе. Вспомни же, ты любила его и любишь до сих пор! Одно имя герцога де Кервилье заставляет тебя трепетать. Вспомни же, Леонора!
Саизума подошла поближе к Фаусте. Она внимала словам итальянки так, как внимают своему внутреннему голосу. То, что говорила Фауста, удивительно соответствовало ощущениям Саизумы. Принцесса схватила обе руки цыганки, стараясь внушить безумице собственные мысли.
