Иван Дроздов - Дубинушка
— Лет-то ему немного, — заговорил Евгений, — едва двадцать пять исполнилось, но человек он для меня непонятный. На язык остёр и судит обо всём сплеча. В лагере его побаивались, но в делах спорый и сил не жалеет. Ему за хорошую работу и срок на два года скостили. А между тем, он институт инженерный окончил, но дома строить не захотел, а пошёл в журналистику. Словом, человек он, что называется, крутой, и срок получил за дела политические. Губернатора жидом обозвал и морду ему пообещал набить. Такая-то прыть мне тоже не по душе. Одним словом, Маша, человек он рисковый, и я бы не хотел, чтобы у тебя муженёк такой был.
— Опять ты, папа, чуть что, и — замуж, муженёк. Говорила тебе не раз уж: мне для такого дела полюбить надо, а если вот как этот… Кто же и полюбит такого?
Маша убирала со стола и долгое время разговор они не возобновляли. Однако Мария продолжала думать о Вячеславе, вспоминала, как он ей сказал неправду и потом над своими же словами заразительно смеялся. Для себя решила, что враньё его разоблачать не станет и будет пребывать в том наивном и удобном для неё заблуждении, что ему сорок лет и он её ни с какой стороны не интересует. И несколько дней не поедет к нему, будет всячески демонстрировать своё полное равнодушие. С этой счастливой мыслью она рассталась с отцом и пошла домой.
Весна в низовьях Волги и Дона начинается рано; ещё не окончил свои дни капризный март, а с неба уж полились горячие, весёлые лучи солнца, подсохли дороги, и на поля потянулись ещё недоломанные новой властью трактора, машины, а кое-где чудом оставшиеся подводы с удобрениями. Каслинская после памятного майдана протрезвела, водкой или пивом уж и не пахло, бабы радостно друг другу поверяли тайны: «Казаки-то тверёзые. Их ровно бабка заговорила». — «Не бабка, а Гурьян столетний. Вот ведь где она сила таилась — обычай такой со времён давних идёт: стариков во всём слушаться. Сказал Гурьян — и отлетел зелёный змий, будто его и не было».
Как-то без понуканий и особых команд дела между казаками сами собой распределились. Бывший председатель колхоза Павел Иванович Крапивин повелел слесарям трактора и сеялки починить, поехал к Дергачевскому, и тот кредит дал, Станислав Камышонок бригаду строителей на Денисовой молочной ферме возглавил, и уж коров закупили, сыроварню наладили. Женщины сметану сбивали, молоко по бидонам разливали, сливки, каймак делали. И по утрам в город три машины, забитые до краёв товаром свежайшим на продажу отправляли. В карманах у людей деньжонки зашевелились, кормиться стали лучше.
На огородах старики и старухи копались, им дети помогали. Голоса детские, словно колокольчики, по станице звенели, а детей было много. Больше сорока ребят, из тех, что к Евгению на рыбалку приезжали, казаки по домам разобрали; теперь они все трудились, даже и те, которым едва десять лет исполнилось. А из города Шомполорадзе сто ребят на двух автобусах привёз, в своём дворце разместил. И кровати, и постели, и мебель во все комнаты тоже закупил. И одели ребят, и обули. На усадьбе баня заработала; дети регулярно мылись. Главная тут была Елизавета Камышонок, а с ней и ещё восемь женщин трудилось. Шомполорадзе всем зарплату хорошую платил.
Ожила станица, по вечерам гармошки заиграли, песни пели.
Маша тоже много работала: и на ферме кроликовой, а теперь еще и на молочной учёт вела, планы, движение кадров всё на компьютере в большом порядке содержала. А тут ещё и Елизавета Камышонок просила все дела по саду ввести в компьютер. И только строитель храма к ней не обращался. Не знала Мария, что он и сам все свои дела через компьютер проворачивал. Дорогой у него компьютер, мощный, хотя и небольшой. В маленьком чемоданчике умещался, от батареек питался. Тут и чертежи храма, и рисунки окон, потолков, и места для икон, и алтарь… — целое конструкторское бюро на цветном экране!
Две недели не была Мария в Заовражном, а когда однажды поздним вечером подъехала на Пирате, глазам не поверила: тут раскинулась, как говорили в советское время, великая стройка коммунизма. Однако подойти ближе собаки не позволили. Две маленькие и одна большая не спеша подошли к Марии, преградили дорогу. И тогда Вячеслав вышел из палатки, где горел электрический огонь, воздел к небу руки, воскликнул:
— Братцы, да вы посмотрите, кто к нам пожаловал!
Из палатки, один за другим, стали выходить «братцы». Это были Павел Арканцев, Борис Простаков и её отец. Сверху из-за кустов, где высилось железное колесо и натянутые тросы, словно горох, посыпались Василёк, Ксюша и с ними три незнакомых парня в возрасте двенадцати-четырнадцати лет. Ксюша кинулась Марии в объятия и тянула её к колесу, где хотела что-то показать.
Мария привязала к маленькой берёзке Пирата, пошла за Ксюшей. С ними и Вячеслав, а «братцы» вернулись в палатку. Ксюша показывала на штабель больших серых блоков с ровными краями и острыми углами.
— Это сегодня подняли оттуда! — показывала Ксюша на овраг.
Маша сказала:
— Я там летом собирала ежевику — таких камней не видела.
Вячеслав пояснил:
— Оттуда и раньше камень брали, потому и построили тут рядом церковь. Камень песчаник, не одну тысячу лет стоять будет. Там в овраге мы его и режем электрической пилой. А оттуда… — он коснулся рукой колеса: — ребята, а с ними и Ксюша, поднимают блоки наверх.
И повернулся к девочке:
— Вот приедет Машенька к нам днём, и ты ей всё покажешь. А теперь пойдемте в палатку: там наш главный повар Василий ужин приготовил.
По дороге к палатке Мария увидела кладку, которой здесь раньше не было. На площадке за стеной высился большой штабель ровненьких и красивых каменных блоков.
— Это вы уж столько нарезали?
— Да, но главное — мы расчистили фундамент и укрепили его цементным раствором. Слава Богу, фундамент оказался крепким, и нам не надо возводить новый. Это большой и очень приятный для нас сюрприз.
Он говорил «нам», «нас», — давал понять, что не один он занят теперь на стройке, а и другие. И Маша спросила:
— Вам помогает папа?
— Нас тут много. Иногда целая футбольная команда ребят собирается.
— А женщины у вас бывают?
— Женщины приходят, смотрят, но работу мы им не даём. Сейчас весна, пусть они на своих огородах копаются.
— А ребята из детского дома — их сто человек — они в саду трудятся. На моей памяти не было такого, чтобы станичники так дружно и много по весне работали. Люди голода боятся, потому много тыквы насадили, огурцов, помидоров. И капусту сажают, и свеклу, и бобы. А если земли много, так и пшеницу сеют, просо, овёс.
Вошли в палатку. Здесь теперь, после первого визита Маши, всё было по-иному: почти во всю палатку — стол, на нём много посуды, вокруг стулья… «Ребята принесли, — подумала Маша, — а от меня тут ничего нет». Отец взял её за руку, посадил возле себя. Василёк руководил двумя девочками, накрывавшими стол. Со двора, где из кирпича была выложена плита и стоял накрытый целлофановой плёнкой старый шкаф, принесли два графина с малиново-красной жидкостью. Маша испугалась: «Пьют!» — пронеслось в голове. И она посмотрела на отца. Он улыбнулся, кивнул ей. А она продолжала смотреть на него, и тревога в её глазах нарастала. Отец благодушно проговорил:
