Александр Дюма - Королева Марго
— Ваше величество, как видно, не очень верит в звезду, сияющую над головой каждого монарха, — сказала Маргарита с насмешливым пренебрежением.
— Ах! Я напрасно стал бы разыскивать свою звезду в такое время; ее закрыла грозовая туча, которая сейчас грохочет надо мной.
— А если женщина своим дыханием разгонит эту тучу и поможет вам увидеть вашу звезду более яркой, чем это было раньше?
— Это очень трудно, — ответил Генрих.
— Вы отрицаете самое существование такой женщины?
— Нет, я только отрицаю ее силу.
— Вы разумеете ее волю?
— Я сказал — силу, и повторяю это. Женщина только тогда по-настоящему сильна, когда любовь и личный интерес действуют в ней с равной силой; когда же ею движет только одно из этих чувств, то женщина так же уязвима, как Ахиллес. А если я не заблуждаюсь, то на любовь данной женщины я лично рассчитывать не могу?
Маргарита промолчала.
— Послушайте, — продолжал Генрих Наваррский, — при последнем ударе колокола на Сен-Жермен-Л’Осеруа вы, вероятно, стали думать о том, как вам отвоевать себе свободу, которую другие сделали залогом истребления моих сторонников. Мне же пришлось думать, как спасти собственную жизнь. Это было самым важным… Я отлично сознаю, что Наварра потеряна для нас, но Наварра — пустяки в сравнении со свободой, вернувшей вам возможность говорить громко в своей комнате; а вы не смели этого делать в те времена, когда вас кто-то подслушивал в кабинете.
Несмотря на напряженное раздумье, Маргарита невольно улыбнулась. Король Наваррский встал, собираясь уходить, так как был двенадцатый час ночи и в Лувре все уже спали или, во всяком случае, делали вид, что спят.
Генрих Наваррский сделал три шага к двери, но вдруг остановился, как будто лишь сейчас вспомнив то обстоятельство, которое и привело его сюда.
— Да! Вы, может быть, хотели что-нибудь сказать мне, — спросил Генрих, — или вы только желали предоставить мне возможность поблагодарить вас за ту отсрочку, которую вчера дало мне ваше мужественное появление в оружейной палате короля? Не отрицаю, что это было очень кстати, и вы, как некая античная богиня, спустились на место действия в самую нужную минуту, чтобы спасти мне жизнь.
— Несчастный! — сказала Маргарита, понизив голос и хватая мужа за руку. — Как вы не понимаете, что ничто не спасено — ни ваша свобода, ни ваша корона, ни ваша жизнь! Слепой! Безумец! Жалкий безумец! Неужели в моем письме вы не увидели ничего, кроме простого назначения свидания? Неужели вы вообразили, что оскорбленная вашей холодностью Маргарита желает получить удовлетворение?
— Да, признаюсь, что… — начал было изумленный Генрих.
Маргарита непередаваемым, особенным движением пожала плечами.
В это мгновение послышался странный звук, точно чем-то острым царапали потайную дверь.
Маргарита подвела к ней короля Наваррского.
— Слушайте, — сказала она.
— Королева-мать выходит из своих покоев, — сказал чей-то прерывающийся от страха голос, и Генрих тотчас узнал голос баронессы де Сов.
— Куда она идет? — спросила Маргарита.
— К вашему величеству.
Быстро удаляющийся шелест шелкового платья дал знать, что баронесса убежала.
— Ого! — произнес Генрих Наваррский.
— Я так и знала, — сказала Маргарита.
— Я тоже опасался этого, — ответил Генрих, — и вот доказательство, глядите.
Быстрым движением руки он расстегнул черный бархатный колет, и Маргарита увидала тонкую стальную кольчугу и длинный миланский кинжал, который тотчас же сверкнул в руке у Генриха, как змея в лучах солнца.
— Вряд ли здесь помогут кинжал и панцирь! — воскликнула Маргарита. — Спрячьте, сир, спрячьте ваш кинжал: да, это королева-мать! Но королева-мать — одна.
— А все же…
— Замолчите! Я слышу — вот она!
И нагнувшись к уху Генриха, она сказала ему шепотом какие-то слова, которые он выслушал внимательно, но с удивлением, и в ту же минуту исчез за пологом кровати.
Маргарита с легкостью пантеры метнулась к кабинету, где, весь дрожа, сидел Ла Моль, отперла дверь, в темноте нашла молодого человека и сжала его руку.
— Тише! — шепнула Маргарита, наклоняясь к нему так близко, что Ла Моль почувствовал на своем лице влажное веяние ее теплого, душистого дыхания. — Тише!
Затем она вернулась к себе в комнату, затворила дверь, распустила волосы, разрезала кинжальчиком шнурки на платье и бросилась в постель.
И вовремя: в замке потайной двери уже поворачивали ключ. У Екатерины Медичи были запасные ключи от всех дверей в Лувре.
— Кто там? — крикнула Маргарита, услыхав, как Екатерина приказывала четырем сопровождавшим ее дворянам сторожить за дверью.
Маргарита, одетая в белый пеньюар, как будто перепуганная неожиданным вторжением в ее комнату, выскочила из-за полога на приступок кровати и сделала такое изумленное лицо при виде Екатерины, что обманула даже эту флорентийку; затем подошла к матери и поцеловала ей руку.
IV
ВТОРАЯ БРАЧНАЯ НОЧЬ
Екатерина с необычайной быстротой оглядела комнату. Бархатные ночные туфельки на приступке кровати, разбросанное по стульям одеяние Маргариты, сама Маргарита, протиравшая глаза, чтобы очнуться от сна, — все убедило Екатерину, что дочь ее до этого спала.
Королева-мать улыбнулась как женщина, преуспевшая в своих намерениях, придвинула к себе кресло и сказала:
— Садитесь, Маргарита, давайте побеседуем.
— Мадам, я слушаю.
— Пора, дочь моя, — произнесла Екатерина, прикрывая глаза, по примеру людей, которые что-то обдумывают или скрывают, — пора понять вам, как мы жаждем, ваш брат и я, сделать вас счастливой.
Для тех, кто знал Екатерину, такое вступление звучало угрожающе.
«Что-то она скажет?» — подумала Маргарита.
— Конечно, — продолжала флорентийка, — выдавая вас замуж, мы совершали одно из тех политических деяний, какие диктуются интересами государства. Но надо сказать вам, бедное дитя, мы не предполагали, что нелюбовь короля Наваррского к вам, молодой, красивой, обольстительной женщине, окажется до такой степени непреодолимой.
Маргарита встала и, запахнув пеньюар, сделала матери чинный реверанс.
— Я только сегодня вечером узнала, — продолжала королева-мать, — иначе я зашла бы к вам раньше… узнала, что ваш муж далек от мысли оказать вам те знаки внимания, какие подобают не только красивой женщине, но и принцессе королевской крови.
Маргарита вздохнула, и Екатерина, поощренная немым согласием, продолжала свою речь:
— То обстоятельство, что король Наваррский на глазах у всех имеет связь с одной из моих придворных дам, влюблен в нее до неприличия, пренебрегает любовью женщины, которую благоволили дать ему в супруги, — это несчастье; но помочь в нем мы, всемогущие, бессильны, хотя самый последний в нашем королевстве дворянин наказал бы за это своего зятя, вызвав на поединок или приказав вызвать его своему сыну.
