Михаил Попов - Темные воды Тибра
Послышались тяжелые строевые шаги сзади, строевые, хотя шел один человек. Децим.
– Легионы ждут тебя, Сулла.
Сначала, по традиции, повязали парадные калиги, на них сверху пальцы нубийцев закрепили украшенные чеканкой поножи. Больше всего времени отняло, естественно, одевание панциря. До сорока ремешков крепило девять его частей на статной, несмотря на пятидесятилетний возраст, фигуре консула. Наплечники, налокотники – все украшено серебром и особым образом выковано, чтобы сдержать удар либуртинской палицы.
Наконец – шлем. Красные и синие перья дрожали, словно живые, во лбу горел золоченый орел с повернутым в правую сторону кровавым рубиновым клювом.
– Плащ, – истерично крикнул Метробий себе за спину, и явился он – красный с белым подбоем в виде сросшихся лилий плащ. И тогда неподвижно стоявшая, плакавшая жена подошла к левому плечу мужа и разжала сложенные вместе ладони, в которых хранился золотой, согретый ее женским теплом скарабей, пряжка, венчавшая облачение полководца.
Сулла – хотя и не собирался – наклонился и поцеловал жену и потрепал по мокрой щеке дочь, подхватил левой рукою край плаща и быстро пошел вдоль по колоннаде в направлении нестройного шума, который издавало хорошо выстроенное людское море.
Говорить Сулла решил с угловой, нависшей над бухтой башни, имея перед собой шесть выстроенных легионов, тридцать пять тысяч человек, а за спиной – безбрежную пучину Тирренского моря.
Когда он появился на крепостной стене, раздался многоголосый рев, вынутые из ножен мечи загремели о железо щитов, значки легионов и когорт поднялись вверх.
Сулла шел быстро, плащ его развевался, создавая невольную дистанцию между ним и легатами, командирами легионов. В конце представительной процессии семенил, дорожа порученным ему пергаментом, Марк Карма.
Встав на заранее выбранное место, Сулла поднял руку – и стало тихо.
– Воины! Римляне! Мои друзья и братья! Вы совершили подвиги, о которых никогда не забудут благодарные потомки, о которых с содроганием будут вспоминать наказанные и вразумленные соседи. Вы – гордость республики, гордость квиритского народа. Справедливость человеческая и суд богов требуют только одного – воздаяния, достойного воздаяния за ваши труды, за пролитый вами пот, за пролитую вами кровь.
– Воздаяния!!!
– Воздаяния!!!
Сулла не сразу прервал пробежавшую по рядам волну справедливого предвкушения. Эти многочисленные вооруженные люди должны прийти в соответствующую степень возбуждения, тогда с ними можно будет делать все, что угодно.
Рука консула поднялась, и постепенно, с некоторым трудом, установилась тишина.
– Но не все считают, что вы имеете право на воздаяние. Не все.
Стоявшие за спиной Суллы легаты переглянулись и начали перешептываться. Со стороны выстроившихся внизу солдат это выглядело так, будто они принимают обвинение на свой счет.
– Вы помните, как одну декаду тому назад сюда прибыли посланные сенатом, а на самом деле Сульпицием Руфом люди и потребовали, чтобы ваш командующий, Луций Корнелий Сулла, был отставлен от командования? Что вы с ними сделали? Вы сделали то, чего они заслуживали: вы убили их. Тогда Сульпиций и Марий, сообразив, что им не удастся наказать меня, решили наказать вас.
Сначала повисла непонятная пауза, потом послышались вопросительные голоса:
– Кто?!
– Почему?!
– Непонятно!
– Не слышно!
– Повтори!
Командиры легионов тоже начали переговариваться громче. Им было непонятно, что происходит. Они готовились к тому, что произойдет простое объявление похода в Азию, они поднимались на башню в приподнятом расположении духа и теперь были совершенно сбиты с толку.
Сулла протянул руку за спину, и тут же Карма вложил в нее специально оснащенный пергамент.
– Вот! – крикнул Сулла, высоко поднимая пергамент над головой.
– Что это?!
– Что это?!
– Что это?! – разными голосами – от визга до рева – интересовалась вооруженная толпа.
Именно толпа.
Под воздействием возбуждения строй постепенно утрачивался, стоявшие в отдалении и плохо слышавшие то, о чем говорилось, стремились подобраться к башне поближе, чтобы обсуждение важнейших вещей – а всем было понятно, что именно о таких вещах шла речь – не прошло без них.
Суллу это устраивало. В толпе утрачивается власть трибунов и центурионов, даже деканы не в состоянии толком манипулировать своими десятками.
У этой толпы оставался один командир, тот, кого знали все, тот, кто сейчас возносился над ними.
– Марий и Сульпиций решили вас наказать. Вы не будете участвовать в походе против Митридата. Азию ограбят без вас.
– Не может быть!
– Не-е-ет!
– Скоты!
– Клянусь Юпитером…
– Откуда это известно?!
Но вопросов было мало, больше вспышек яростной брани и требований расплаты.
Сулла продолжал, голос его звучал как букцин, как рог, как тот глас над Палатином, о котором писали из Рима.
– Сульпиций и Марий уже собирают новую армию. Марий теперь – проконсул всей Азии, и сокровищницы Митридата теперь принадлежат только ему и его новым солдатам.
Поднялся такой крик, будто у каждого, кто стоял подле башни, только что вытащили из кармана кошелек со всеми его многолетними сбережениями. Азия, о Азия! Эта главная героиня всех солдатских и офицерских снов. Край несметных богатств и слабосильных царей, нежных наложниц и трудолюбивых рабов. Только бы добраться, только бы вонзить меч в азиатский берег – и можно считать, что боги полюбили тебя.
И это хотят отнять!
Сулла стоял с высоко поднятым пергаментом. Легат второго луканского легиона Гай Требон осторожно взял консула за плечо и робко спросил, что это за документ.
– У меня спрашивают, – раздраженно сбросил руку легата, – у меня спрашивают, что это за письмо. Это постановление сената о назначении Мария проконсулом, о роспуске кампанской армии. Если хотите, можете убедиться сами.
Тысячи рук протянулись снизу.
Сулла дождался порыва берегового ветра и бросил пергамент в толпу, он подчинился неизвестным в ту пору аэродинамическим законам, воспарил, застыл на мгновение, как недостижимая мечта, над головами тысяч и тысяч обманутых (во всех смыслах) людей и резко спикировал в море, над которым высилась башня.
Поскольку на глазах у воинов перед этим происходило хоть и невнятное, но все же выяснение отношений между Суллой и кем-то из легатов, то толпа сразу и бесповоротно решила, что исчезновение ценнейшего документа есть вина одного из высших офицеров. Что подозрительно.
