Александр Золотько - 1942: Реквием по заградотряду
Он ведь хотел взять десять тысяч. Всего десять тысяч. И все.
Остальное оставить? Но зачем они покойникам?
Севка посмотрел на хозяина дома и его жену. Михаил Альбертович жалко улыбнулся, даже не пытаясь стереть кровь с лица, Инесса Феликсовна прижалась затылком к стене и напряженно смотрела на Севку.
Севка взял из стопки на глаз, не примеряясь. Сунул в карман куртки. Заглянул в сейф автоматически, не пытаясь что-то высмотреть. Стопка денег, пакет из плотной бумаги – массивный, перетянутый скотчем. Если там деньги, то много. Очень много.
На нижней полке оказался пистолет.
Севка взял, посмотрел.
«Макаров». Боевой, не пневматика и не под резиновую пулю, штука совершенно незаконная. Даже со своими связями Миша не смог бы получить на него разрешение.
Севка вынул из пистолета магазин – полный. Восемь патронов. И еще два магазина в сейфе.
Оружие ухоженное, чистенькое. Миша небось каждый вечер его смазывал-вытирал. Затворная рама сдвинулась назад легко, курок с легким щелчком встал на боевой взвод.
– Не надо, Сева… – тихо-тихо попросил Михаил Альбертович. – Все бери, только не нужно…
Севка повернулся к нему, держа пистолет в опущенной руке. Так будет даже проще, сказал пистолет. Ты мне только помоги немного, сказал пистолет. Наведи и нажми на спуск. Тут толстые стены и тройные рамы – никто не услышит выстрелов. Никто.
Севка медленно поднял оружие.
– Нет, Севочка, пожалуйста… – забормотал Михаил Альбертович, прижимая руки к груди. – Я тебе все отдам… все, только не стреляй…
Свидетелей оставлять нельзя. Свидетели – опасны. Это сейчас они могут искренне верить в то, что никому ничего не скажут, а завтра… или даже через час… Им станет жалко денег… Или просто станет обидно, что они, серьезные, уважаемые люди, стояли вот так, в крови и соплях, перед двадцатидвухлетним мальчишкой и клянчили-клянчили-клянчили себе жизнь.
Два выстрела – два трупа.
Можно будет забрать деньги. Забрать пакет, а стопку долларов – оставить, чтобы не ограблением выглядело. Чтобы на личной почве.
Вытереть за собой следы и выйти.
Подумают на Севку? Он убил своего работодателя и его жену за полторы штуки баксов? Ерунда, Севка, если вдуматься, стоит в самом хвосте очереди из желающих разобраться с Михаилом Альбертовичем…
Палец лег на спусковой крючок.
Михаил Альбертович тихонько выл, стоя на коленях, а его жена молчала. Дышала часто-часто, на висках и над верхней губой выступили капли пота.
Свидетелей оставлять нельзя.
Севка нажал на защелку, вытащил магазин, вытер его о куртку и бросил на пол. Потом передернул затвор. Патрон вылетел в сторону, ударился об экран громадного телевизора, висевшего на стене, и отскочил под диван.
– Мне пора, – сказал Севка ровным голосом. – У меня мало времени…
Обтерев пистолет, Севка уронил оружие на пол. Мелькнула мысль отфутболить его вслед за патроном, под диван, но это значило бы, что он боится, опасается выстрела в спину.
– Мне пора, – повторил Севка и вышел из дома на крыльцо.
Сейчас они могут броситься к телефону и позвонить в милицию.
Севка открыл калитку, вышел на улицу.
Сейчас они, наверное, кричат в трубку, что на них напали, сообщают адрес нападавшего, имя, приметы… Менты бросятся за Севкой, но они не знают, что домой он не поедет. Ему нужно в больницу. И все. В больницу. У него осталось всего полчаса.
Севка достал мобильник, набрал номер такси.
Можно не прятаться.
Он успеет в больницу, отдаст деньги, потом выйдет и отправится домой. Там его возьмут менты, а он даже сопротивляться не станет. Его возьмут, но тот врач, упрямый и жадный, об этом не узнает и будет лечить Костю, сражаясь заодно и за свою жизнь.
Подъехала машина, Севка сел на заднее сиденье, сказал, куда ехать, и закрыл глаза.
15 августа, Малые Антильские острова
К утру Малышев не успокоился.
Проклятые вопросы как возникли, так и зудели в голове так, что хотелось разодрать башку и их почесать. Зачем старшему сержанту ломать голову над этим? Для важных вопросов есть важные люди, а старшие сержанты созданы для того, чтобы уставы блюсти и приказы выполнять.
Малышев попытался со своим вопросом подкатиться к Никите сразу после завтрака.
– Ну чего тебе? – спросил Никита, когда Малышев вроде как между делом поинтересовался, а не подскажет ли товарищ лейтенант.
– Что значит – почему? – удивился Никита, услышав вопрос. – Ну, убил бы ты Гитлера, он бы исчез. Так?
– Как бы он исчез? – не понял Малышев. – Если я его убил бы. Закопали бы Адольфа, он бы гнил себе…
– Ну да, но с точки зрения истории – исчез бы. Так?
– Ну…
– Не нукай, товарищ старший сержант, а слушай, раз уж вопрос задал, – строго заметил Никита и совсем по-мальчишески улыбнулся. – Значит, его бы в истории не было, история пошла бы по-другому, ты бы про него не узнал, не отправился бы в прошлое, не убил бы… Он бы выжил, стал канцлером, напал на нас, ты бы на него обиделся, отправился бы в прошлое, убил, он бы исчез, не стал канцлером, ты бы не поехал в прошлое, он бы остался жив, стал бы канцлером, напал бы на нас, ты бы…
Никита замолчал, увидев, что Малышев чешет в затылке.
– Понял? – спросил Никита.
– Нет, – честно сказал Малышев. – То, что ты вот тут нес, понятно. Это даже я понимаю. Но мы-то ведь в прошлое ходим? И даже там меняем что-то. Вот немцев, когда машину перехватили, положили ведь, не задумались? Или мужичков-повстанцев в девятнадцатом… И ничего. Все идет, как шло. Это как объяснить?
Никита задумался.
– Выходит, что так назначено было, а, Никита? – Малышев продул папиросную гильзу, примял и сунул в рот. – Значит, так было им на роду написано, что погибнут эти немцы там, возле дороги, в ноябре тысяча девятьсот сорок третьего года?
– Выходит, что так… – кивнул Никита.
– То есть кто-то где-то решил, что я, Иван Петрович Малышев, каким-то макаром попаду в тот самый ноябрь сорок третьего и немецко-фашистских оккупантов там и порешу? Так?
– Так, наверное, – подтвердил Никита.
– И выходит, что как бы я ни старался, как бы под пули не лез, а все равно живым останусь и предназначение выполню, – заключил Малышев. – Я все правильно понимаю?
– Не-а… – вмешался Дуглас, который вроде как дремал, но, оказывается, все слышал. – Не выходит.
– Это почему?
– А потому, – сказал Дуглас, – что те немцы и те повстанцы вроде как обречены были, но не на то, чтобы ты их убил, а на то, чтобы погибнуть. Может, их там дальше по дороге засада ждала. Или мина. А вы их перехватили минут за пять или десять до смерти и убили. История осталась прежней, а у нас появилось четыре с половиной миллиона ваших советских рублей.
