Поль Феваль - Королевский фаворит
— Господа! — заговорил король, чувствовавший себя неловко под пристальным взглядом фаворита. — Здесь нечем дышать. Пойдемте в сад… Дай мне руку, Манко, и идем.
Король, хромая, спустился по нескольким ступеням и перешел через залу.
— Милорд, — сказал он, проходя мимо Фэнсгоу, — мы беседовали о вашем горбе с достойной порицания легкостью, но мы не вспоминали о ваших ногах, и я надеюсь, что вы оцените нашу сдержанность, милорд.
— Черт возьми, милорд! — произнес насмешливо дон Цезарь Одиза. — Его величество на вас сердит.
— Слыхали ли вы, ваше превосходительство, — отвечал милорд, — что в древности существовал некто Эзоп?
— Нет, милорд.
— Ваше превосходительство не удивляет меня. Этот Эзоп был горбат и жил при дворе царя Креза, где бывали очень красивые молодые люди, из которых некоторые были посланниками.
— Что мне до этого за дело? — спросил дон Цезарь.
— Я вам рассказываю одну историю. Итак, Эзоп был очень не красив. Красивые молодые люди, из которых некоторые были посланниками, смеялись над ним.
— В самом деле?
— Да, сеньор. В отмщение он сочинял басни, которыми давал им понять, что они дураки. Я говорю о красивых придворных при дворе Креза, из которых некоторые были посланниками.
— Что это значит? — вскричал дон Цезарь, не ожидавший подобного завершения истории.
И он схватился за длинную толедскую шпагу, но Фэнсгоу уже отошел и, послав ему издали насмешливую улыбку, исчез.
Все оставили залу вслед за королем. Один Кастельмелор не пошевелился. Он остался сидеть на прежнем месте, и голова его невольно опустилась на грудь.
Он долго просидел таким образом, погруженный в глубокие и печальные размышления.
Вдруг он поднял голову! Глаза его сверкали гневом.
«Я не послушаюсь вас! — прошептал он, топнув ногой. — Он сказал это! Кто осмеливается говорить таким образом со мною в моем собственном доме, в присутствии короля, перед всем двором! Кто этот человек? Я где-то видел глаза, сверкнувшие из-под капюшона… Мне помнится, что я где-то слышал его голос прежде».
При последних словах Кастельмелор вздрогнул и обернулся.
Его плеча коснулась рука; это была рука монаха.
— Ваши воспоминания не обманывают вас, граф, — сказал он. — Вы видели меня прежде, вы слышали мой голос.
— Кто же вы? — нетерпеливо спросил Кастельмелор.
— Это моя тайна, граф.
— Друг вы мне или враг?
— Ни тот, ни другой.
Монах замолчал. Кастельмелор также не нарушал молчания. Они стояли друг против друга, как два бойца, мерящие друг друга глазами, прежде чем вступить в схватку.
Молодость Кастельмелора оправдала все, что обещало его отрочество. Он был очень хорош собой, и роскошный костюм как нельзя более шел к его гордой, даже надменной наружности: вид его был внушителен, улыбка обольстительна, его взгляд то надменный, то ласкающий, внушал боязнь или любовь.
Он был идеальным придворным, но еще больше был он знатным вельможей.
Тем не менее, приглядевшись, в нем видно было что-то фальшивое и неопределенное, возбуждавшее неприязнь.
Его улыбка казалась откровенной, лоб был открыт, вся физиономия дышала благородством, но за этим лицом было, если можно так выразиться, другое, фальшивое и ложное. В его откровенности проглядывала усталость от заученной трудной роли. Под благородной непринужденностью угадывался расчет. В улыбке его сквозила жестокость.
Под блестящей маской фаворита скрывался отвратительный и холодный эгоизм.
Лицо монаха совершенно скрывалось капюшоном, но в его позе видна была гордость, по меньшей мере, равная гордости Кастельмелора, и гораздо большее спокойствие.
Оба были ниже среднего роста, как большая часть португальцев, но фигура Кастельмелора могла бы служить моделью для скульптора, а под рясой монаха угадывалась сила и ловкость.
Так что если бы возможна была борьба врукопашную между духовным лицом и министром, то шансы не казались неравными.
Монах первый прервал молчание.
— Сеньор, — сказал он, — я слышал в ваших словах вызов, и отвечал на них, может быть, с излишнею живостью, но я пришел сюда с самыми мирными намерениями. Я хотел просить у вас короткой аудиенции: угодно ли вам выслушать меня?
Граф сделал над собой усилие и снова возвратил себе свою обычную непринужденность.
— Простите меня, ваше преподобие, — сказал он, — я вел себя, как капризный ребенок, который сердится, когда не исполняют его желания. Я был не прав, сознаюсь в этом и надеюсь, что ваше преподобие извинит меня.
Монах поклонился.
— Говорят, — продолжал Кастельмелор, голос которого сделался ласковым и слегка насмешливым, — говорят, что мой почтенный дядя, Рюн Суза де Мацедо, дающий вам убежище в своем монастыре, знает тайну вашей жизни. Этого мне достаточно, и я хочу видеть в вас только друга своей страны, от которого я часто узнавал драгоценные сведения о том, что замышляют изменники против благоденствия Португалии.
Монах снова поклонился.
— Каким образом приобретаете вы эти сведения, — продолжал Кастельмелор, — я не знаю, но мне это все равно!.. Говорите, сеньор монах, я вас слушаю.
Кастельмелор придвинул два кресла: одно предложил монаху, а на другое сел сам.
Монах остался стоять.
— Сеньор, — сказал он, — я тороплюсь и мне некогда садиться.
В то же время он вынул из кармана письмо английского посланника и передал его фавориту.
Кастельмелор взял его и медленно развернул, делая равнодушный вид.
— Ваше преподобие желает, чтобы я прочитал это письмо? — сказал он. — Я к вашим услугам.
Он бросил небрежный взгляд на письмо, но с первых же строк, несмотря на все усилия сохранить хладнокровие, брови его нахмурились.
— Милорд, — прошептал он, — считает себя уверенным в успехе.
Когда он дочитал до того места, которое относилось до него, то глаза его засверкали гневом.
— Презренный торгаш! — вскричал он. — Клянусь именем Сузы, я скоро докажу тебе, что ты не лгал, говоря про мою ненависть к англичанам. Первым делом моей власти будет изгнать тебя как прокаженного.
— Вы, значит, рассчитываете сделаться еще могущественнее, чем теперь, граф? — перебил его голос монаха.
Кастельмелор прикусил губу.
— Я думал, — продолжал монах, — что вы не можете подняться выше, не стукнувшись о трон.
— Вы ошибались, сеньор монах, — сухо отвечал Кастельмелор. — Англичанин и все те, которые обвиняют меня в желании занять трон, бессовестно лгут! Я готов доказать это со шпагою в руке.
— К чему шпага? — просто спросил монах. — Чтобы доказать, что вы не хотите подниматься, граф, достаточно только остаться на своем месте.
