Сергей Хачиров - Ксанское ущелье
Он так посмотрел на Бакрадзе, что тот не выдержал, отступил и пистолет спрятал.
— Вот ты, Гигла, спрашиваешь, что это за люди, за которых не жалко жизнь отдать. Я видел таких людей в Сибири. Царь их туда сослал на каторгу. Васо Хубаев — такой же… Ничем не хуже.
— Нравишься ты мне, Иван, — проникновенно сказал Гигла. — Но поберегись, дорогой, поберегись. Такие признания погубят тебя. Мне-то что? Чего мне бояться? Я обыкновенный духанщик. Что бы пи творилось в жизни, а людям все равно надо есть, пить. Значит без таких, как я, не обойтись.
— Ты прав, прав. Только все мы одинаковые должники — каждого ждет одна смерть. Честная и славная или горькая, позорная. Трус выбирает позор, лишь бы жить, смелый идет на смерть, но живет в людской памяти.
Капитан было взялся за рюмку, придвинул тонконогий наперсток и к руке Гиглы, но опять раздумал:
— Вот же повезло гаду — такого удальца схватил!
— Это ты о Внуковском?
— О ком же еще? Я бы много дал, чтобы помочь ему бежать.
Гигла молчал, хотя слова так рвались с его языка: «Помоги же, родной, помоги!»
Сокол откинулся на спинку кресла. Оно жалобно скрипнуло под его тяжелым, сильным телом.
— Когда увели парня, Бакрадзе сказал нам с Внуковским:
«Знал бы, что жизнь его держится на волоске, не глядел бы так гордо».
«Разве мы не будем отправлять его в Тифлис?» — спросил Внуковский. Этого подлеца одно беспокоит: получит ли он обещанные пять тысяч рублей.
«Нет, — говорит уездный, — не будем. Получена депеша предать его суду военного трибунала здесь, в Гори. Дабы публичной казнью запугать восставших и отрезвить местное население».
«А как же моя награда?» — не унимается Внуковскрш.
«Не беспокойтесь, капитан, и ее разрешено выдать на месте».
«Тогда, с вашего разрешения, я устрою небольшой прием!»
Не знаю, Гигла, как я сдержался, чтобы вот этим кулаком, — Сокол сжал на столе руку так, что побелели от напряжения суставы, — не влепить этого мозгляка в стену! Не знаю! Он ведь что вознамерился, гад. Он хочет устроить последний допрос с пытками прямо на этой вечеринке. Уж и срок назначен: через три дня, в субботу. В доме у Бакрадзе. Ты будешь кормить нас своими знаменитыми шашлыками! — Сокол вдруг схватил духанщика за отвороты куртки, притянул к себе вплотную: — Христом-богом тебя прошу, Гигла. Передай Васо мой подарок! — Он сунул в руку опешившему Окропиридзе маленький, обжегший ладонь холодом вороненой стали браунинг. — Скажите, его ждет смерть. Пусть устроит на прощание фейерверк. А с собой поступит, как велит ему сердце. Тут на все хватит — семь пуль.
Господин капитан, вы опьянели. Вам надо проветриться немного, — будто очнувшись от наваждения, холодно ответил Гигла, снова перейдя на «вы». — Зачем вы впутываете меня в эти дела? Я всего-навсего духанщик, и я далек от политики.
— Гигла, прошу тебя, открой глаза!
— Я все для вас сделаю, господин капитан. Только не это!
— Почему?!
— Ну как я попаду в тюрьму? Как?
— Зачем тебе самому идти в тюрьму? Ты же свой среди своих. Ты всех знаешь. Дай кому надо — и он будет у Васо.
— Я бедный человек, господин капитан. Где мне взять денег на подкуп?
— А-а, — усмехнулся Сокол. — Я забыл, что ты торговец. Сколько заплатить, чтобы ты выполнил мою просьбу?
— Вот это деловой разговор. Прикинь сам.
— Месячное жалованье?
— Гигла Окропиридзе еще не настолько потерял совесть, чтобы оставить тебя голодать. Давай любую половину. Ой, погубит тебя, Гигла, жадность!
— Двум смертям не бывать! — Капитан сунул в карман фартука Гиглы несколько радужных ассигнаций и, удовлетворенный, поднял рюмку — Ну, будем здоровы!
Кинув взгляд по сторонам — в клубах дыма трубок, папирос и сигар, кругом смеялись, пели, вытирали пьяные слезы гости духана, никому до них не было никакого дела; раскрасневшийся вестовой Еременко старательно поворачивал уже потягивающие горелым шампуры — мало обрызгивает их, неумеха! — Гигла опрокинул в рот содержимое рюмки и не почувствовал ее горечи.
— Будем здоровы, капитан!
Глава шестнадцатая
Супруга уездного начальника обожала принимать гостей. Но Бакрадзе был скуповат, и ей редко удавалось блеснуть хлебосольством и радушием.
Когда теперь она сетовала на то, что они слишком редко приглашают к себе именитых горожан, супругу было удобно парировать упреки: «Не до развлечений, милочка, в городе военное положение. Нас не поймут. И как на это посмотрит новый губернатор?»
И вдруг Ростом сам попросил ее указать духанщику Гигле Окропиридзе, где и как сервировать стол на десять персон.
— Мы принимаем гостей?
— Да, — не стал вдаваться в подробности супруг. — Группа моих офицеров будет чествовать героя японской кампании капитана Внуковского.
— Не поздно ли, милый? — удивленно подняла тонкие брови Мэри. — Война с Японией давно закончилась.
— Не поздно. Он поймал опасного государственного преступника.
— Офицеры придут с женами, милый?
— Нет, одни. Ты будешь блистать, моя радость. Только ты.
Гигла Окропиридзе превзошел самого себя.
Где и когда раздобыл он и успел приготовить со своим глухонемым слугой столько яств — только диву можно было даваться. Фрукты и пряности, птица и заливное, овощи и печенья — все это благоухало на столе, расцвеченное отблесками хрустальных графинов и фужеров, золотом и серебром изысканных приборов.
Офицеры канцелярии уездного начальника не заставили себя ждать. Входя в просторную залу, они браво щелкали каблуками сапог и галантно целовали пухлую белую ручку хозяйки.
Мэри слушала нескончаемые комплименты и млела от удовольствия. Давно ей не приходилось быть в центре внимания стольких мужчин. Она уже забыла, сколько сил пришлось потратить горничной, чтобы помочь ей затянуться в ужасно тесный корсет. Казалось, что уже и дышится ей в этом ужасном снаряжении легко и свободно, и платье ее необыкновенно воздушно, и туфли на высоком и тонком каблуке не жмут в подъеме и не трут пяток.
Ждали виновника торжества.
Коротая время, офицеры играли в карты.
— Очевидно, явится, когда наши желудки прирастут к хребту.
— Терпение, господа! Король пик.
— А я его козырем, козырем…
Наконец во дворе усадьбы послышался цокот копыт.
Сокол выглянул в окно:
— Те же и именинник с хозяином дома.
— Поглядите, господа! — хохотнул поручик. — Наш капитан как огурчик.
— Вот дьявольская изворотливость, — насмешливо процедил ротмистр. — Когда-то успел сшить новый мундир!
Зычный голос Бакрадзе, казалось, заполнил все комнаты:
