Валерий Гусев - Мстители двенадцатого года
— В середине обоза, пойдем, покажу.
Пленных уже выстроили. У одних вид был жалкий, другие держались браво — чему-то веселились, слышался смех, кто-то даже потягивал тихую мелодичную песню. Позади них вытянулись телеги с ранеными. Иные из них лежали пластом, с бледными, искаженными болью лицами, в окровавленных повязках и рваных мундирах. Наш француз сидел, свесив ноги. Голова целиком укутана белым тряпьем, как у старухи-нищенки в зимнюю пору. Но черные глаза живо блестят; в них — интерес и какое-то ровное спокойствие: война для него кончилась.
Алексей шагнул к нему.
— Кто вы?
— Жан Гранжье, офицер Драгунского Его Императорского Величества полка.
— Где вы нашли эту вещь? — Алексей показал ему кольцо.
— На груди сраженного мною русского гусара, сударь.
— Не стыдно было?
Француз беззаботно пожал плечами.
— Какой стыд, сударь? Война… Вон гляньте, — и он указал на дружную цепочку пленных по обочине, сидевших со спущенными штанами. — У войны свои законы и принципы. Там не место стыду, сударь. Сильный берет у слабого, оружный у безоружного, победитель у побежденного. Живой у мертвого.
И вдруг стал вглядываться в лицо Алексея. Спросил неуверенно:
— Это были вы, господин офицер?
— Это был я.
— Искренне сожалею, — чуть наклонил голову, поморщился, потревожив болью ухо. Которого уже не было.
— У меня была записная книжка…
— Да, просмотрел я ее. В нее были вложены письма.
Взорвался доселе молчавший Буслаев:
— Чужие письма, сударь, читать неприлично!
В ответ — безмятежный взгляд.
— Я рассчитывал найти в них важные сведения.
— А что за сведения вы искали в карманах вами же убитого, как вы полагали, офицера?
— Закон войны суров. Он порождает и героев…
— И мерзавцев! — перебил его Буслаев. — Очень жаль, что Фигнера на вас нет! Сашка быстренько бы отдал приказ поставить вон к той сосне и прибить к ней свинцовыми пулями.
— О! Фигнер! Беспощадный полковник…
— Подполковник, — будто это имело какое-то значение, уточнил Буслаев.
— За его голову назначена очень большая сумма.
— За голову князя Щербатова, — Буслаев положил Алексею руку на плечо, — тоже назначена сумма. Так что вы, сударь, без выигрыша. Остались при своих. А то и похуже.
— О! Князь! Я счастлив, что вы остались живы после моего удара. Поверьте, я искренне сожалею.
Буслаев расхохотался.
— Князь, как вы его поняли? О чем он искренне сожалеет? Что вы живы остались? Или о своем ударе?
— Да шел бы он к чертовой матери, — Алексей отвернулся: рядом осадил коня Волох.
— Алексей Петрович, батюшка вас требуют!
— О! — француз едва не хлопнул в ладоши. — У вас воюет вся семья! Мой отец остался дома, он не очень молодой и очень мирный человек. А мой брат, тоже Жан по первому имени, затерялся в вашей большой России. Нет, нет, он не воин, он служил гувернером или домашним учителем в семействе очень благородного человека — тоже князь и очень богат. Но где сейчас мой брат, увы, мне неизвестно. Вполне допускаю, что с ним расправились ваши дикие крестьяне.
— Я сейчас зарыдаю! — усмехнулся Буслаев.
Француз вскинул голову.
— Вы, сударь, упрекнули меня в плохом воспитании из-за каких-то писем, а сами находите позволительным безнаказанно оскорблять беззащитного пленника, который не имеет возможности защитить свою честь! Вот это неблагородно.
— Право! Да хоть сейчас. Волох, возьми из трофеев какую-нибудь саблю. Сейчас я ему второе ухо отрежу.
— Я бы язык ему отрезал, — буркнул Волох. — Саранча!
— Прекратите, корнет, — вполголоса заметил Алексей Буслаеву. — Дуэль в военное время есть преступление.
Буслаев хмыкнул в кулак.
— А вы сильно изменились, господин поручик, — лукаво напомнил он. — Не так давно не вы ли обнажили шпагу на поединке?
— Дурак был, — признался Алексей. — И зол без меры.
— Господин полковник ждут, — деликатно кашлянул Волох.
В палатке отца корнет Александров водил пальцем по карте, раскинутой на складном столике. Он явно обрадовался Алексею, мило покраснел.
— Я рад видеть вас, князь.
— Да, счастливый случай нас свел, примите мою благодарность.
— Вы, ребята, — усмехнулся отец, — еще ножками друг дружке пошаркайте. Чай будешь пить? Или что другое? Тогда слушай. Корнет со своим взводом идет в разведки. Как раз мимо той избушки, где твоя милашка тебя лелеяла. Можешь гостинчик ей послать. Корнет с удовольствием доставит. Иди-ка в обоз да присмотри там что-нибудь повеселее. Красну ленточку, к примеру. Или ухват новый. — Отец был весел. Наверное, тем, что Алексей не пустил глубоко в сердце измену Мари. — Волоху твоему я уже приказал сакву приготовить.
Батюшка славно распорядился. Саква — дорожный мешок конного солдата длиной в полтора аршина — могла вместить в себя не одну только красну ленточку. В таком мешке прочной льняной парусины всадник возил за собой и белье, и другую пару штанов, и полушубок с теплыми рукавицами, и пару сапог, и подковы на все четыре копыта с набором гвоздей, и шильце с мыльцем, и многое еще, чтобы в походе быть как дома, когда всегда и все под рукой, когда знаешь, где взять и куда обратно положить.
Волох тут же расстарался: набил мешок, как боров брюхо. Коробок свечей — не сальных, а чистого воска, наряды какие-то, сухари солдатские, сахарная голова, леденцы, небольшой походный самовар на складных ножках и три серебряных стакана к нему, даже зачем-то бутылка красного вина — для бабки, наверное. Туда же уместились роговой гребень, сережки с бирюзой, платочек в красных цветах, поясок тонкой кожи…
— Ты не казак! — в сердцах укорил его Алексей. — Ты — сваха! Ровно приданое собрал. Чем бы тебя поучить?
— Вам виднее, — Волох отвернулся. Покопался в возке, что-то еще выгреб из него, умял в сакву. — Вы — благородие, а мы — люди вольные. Что думаем, то и делаем. — Он затянул ремни. — Пойти доложить полковнику.
Алексей, пользуясь случаем, покопался в телегах, где навалом лежало оружие, выбрал саблю — тяжеловатую, но по руке, отобрал пистолеты.
В палатке, на столике, карты уже не было, а замерла в ожидании откупоренная бутылка коньяка и раскатились печеные картошки.
— Садись, Лешка. Корнет посошок возжелал выпить.
Алексей улыбнулся:
— Батюшка, кто же коньяк картошкой закусывает?
— А я не коньяк картошкой закусываю, — сердито поправил его отец, — а картошку коньяком запиваю. Корнет, прошу к столу.
Тут же на столике, невесть откуда, появились хорошие закуски.
Александров по-птичьи пригубил коньяк, что-то мелко поклевал и встал:
