Понсон дю Террайль - Капитан Мак
— Нет, ей-богу, — воскликнул дон Фелипе, — мне просто тяжело слушать, как девушка из нашего рода говорит такие вещи!
Донья Манча пожала плечами.
— Я повторяю вам, — сказала она, — что, если с капитаном Маком случится несчастье…
— Так что тогда будет?
— Я поеду к кардиналу и открою ему весь план испанского заговора.
— Прошу прощения, — произнес все так же насмешливо дон Фелипе, — а если капитан вдруг умрет от несварения желудка или ему печная труба с крыши свалится на голову, я тоже буду виноват?
— Прощайте, — сказала донья Манча, — мне необходимо остаться одной. Прошу вас, уйдите.
Дон Фелипе направился было к выходу, но по дороге подошел к окну и выглянул в сад. Потом, повернувшись к донье Манче, произнес:
— Скажите, сестра, вы ведь достаточно плохо думаете обо мне и, пожалуй, способны предположить, что сцена в зеркале, которую я вам показал — это колдовство, к которому я прибегнул, чтобы погубить капитана?
— Может быть.
— Так подойдите, — продолжал он, делая донье Манче знак приблизиться к окну, — и посмотрите…
Донья Манча подошла и побледнела. Через сад шли мужчина и женщина, направляясь к воротам, выходившим на улицу. Это был старый Лоредан и его дочь.
— Ну как, вы все еще сомневаетесь? — спросил дон Фелипе.
— Уйдите! Уйдите! — закричала донья Манча, и в голосе ее слышались гнев и ненависть.
Дон Фелипе не заставил ее повторять это еще раз, но, уже стоя в дверях, прошептал:
— Через несколько часов она будет умолять меня, чтобы этого проклятого капитана повесили.
Оставшись одна, донья Манча без сил упала на стул, закрыла лицо руками и разрыдалась. Но слезы, как правило, женщин успокаивают. Поплакав, донья Манча почувствовала некоторое облегчение. Только что она ненавидела этого человека, теперь она его снова любила. И ревность только усилила эту любовь.
Облегчив свою душу слезами, испанка почувствовала, что снова может размышлять. Она посмотрелась в зеркало, и, хотя глаза ее покраснели от слез, она показалась сама себе столь красивой, что на губах ее снова заиграла улыбка.
Она утерла слезы, поправила свои густые, длинные, черные как смоль кудри и прошептала:
— Я хочу его видеть! Пусть он сравнит нас! Неужели я не красивее всех?
И донья Манча, выйдя из комнаты, направилась в тот зал, где по-прежнему находились Мак и Сидуан, читавший ему нравоучения. Сидуан был целиком на стороне доньи Манчи. Увидев испанку, Мак кинулся к ней.
— О, сударыня, — вскричал он, — я знаю все, чем вам обязан.
И он галантно поцеловал ей руку.
— В самом деле? — взволнованно спросила она.
— А потому, — продолжал он, — скажите, скажите мне, прошу вас, что я могу сделать для вас, чтобы выразить вам всю мою признательность?!
У доньи Манчи отчаянно забилось сердце, но лицо ее оставалось спокойным, и она продолжала улыбаться.
— Нужно мне повиноваться, — ответила она. — Вам известно, что вас зовут дон Руис?
— Да, конечно.
— А у дона Руиса есть обязательства…
— Я готов их исполнить.
— Вы видели сейчас одного испанца?
— Даже троих.
— Верно; это были дон Диего, дон Хиль Торес и дон Фелипе.
— Совершенно верно.
— Они вам назначили свидание на сегодняшний вечер?
— Да, в Томб-Иссуар, на равнине Мон-Сури.
— Нужно туда пойти.
— Бегу, — ответил с воодушевлением Мак.
Сидуан принес ему плащ и шпагу. Славный малый с улыбкой смотрел на донью Манчу и всем своим видом, казалось, говорил:
— Будьте спокойны, недели не пройдет, как он вас обожать будет.
Хотя капитан был влюблен в Сару Лоредан, он был полон признательности к донье Манче. И, конечно, прежде чем удалиться, он еще раз поцеловал руку прекрасной испанки…
И она осталась наедине с Сидуаном, который, казалось, был в сильном смущении.
— Сударыня, — сказал он, — если барышня Лоредан пришла сюда, так это не моя вина. Так велел дон Фелипе.
— Опять дон Фелипе! — прошептала донья Манча.
— О, он очень злится на капитана. Что же вы хотите?! — добавил Сидуан.
— За что?
— А за то, что капитан помешал похитить ему Сару Лоредан, в которую дон Фелипе был безумно влюблен.
Завеса с тайны упала. Донья Манча все поняла.
— Ну что же, тогда посмотрим, кто кого, дон Фелипе! — воскликнула она.
Глава 25 Любовь и дипломатия
«Ну и осел же я, — думал Мак, идя по улицам Парижа и заботливо прикрывая лицо плащом. — Если бы донья Манча меня не любила, стала бы она так стараться, чтобы меня спасти! И очевидно, дон Фелипе убежден, что я тоже люблю его сестру и могу ее скомпрометировать, иначе бы он не старался так меня повесить! Из всего этого я делаю вывод, что все можно уладить, объяснившись с доном Фелипе. Я скажу донье Манче: „Вы — слишком знатная дама, чтобы я осмелился в своих любовных мечтаниях возвыситься до вас.“ А дону Фелипе я скажу:
— Вы ошиблись. Я люблю не донью Манчу, а прелестную Сару Лоредан, которую вы знаете.
Донья Манча, конечно, перестанет мне покровительствовать. А дон Фелипе, естественно, перестанет меня ненавидеть.»
Все эти прекрасные мысли вертелись в голове Мака, пока он шел с улицы Турнель до той улицы, где жил мастер Лоредан.
Мак отправился из особняка доньи Манчи на свидание на равнине Мон-Сури, но совершенно машинально изменил первоначальное направление и двинулся к дому Сары. И тут он услышал позади себя чьи-то шаги. Он обернулся и увидел, что его догоняет запыхавшийся Сидуан.
Он не сдержал жеста досады.
— Как, — спросил он, — опять ты?!
— Да, монсеньор.
— Болван ты, — сказал капитан, — мы же одни, ну какой я тебе монсеньор?!
— Могу называть вас и капитаном, лишь бы вы меня выслушали, — продолжал Сидуан.
— Ну в чем еще дело?
— Вы идете к мэтру Лоредану?
— Да, туда.
— Вот поэтому-то я и бегу за вами.
— Ты хочешь туда пойти со мной?
— Нет, хочу, чтобы вы повернули обратно.
— Что, что? — спросил Мак, смерив Сидуана взглядом.
У того был такой вид, будто он сейчас заплачет.
— Добрый мой хозяин, — простонал он, — вы что, хотите чтобы удача вам изменила, и наша милая веревка висельника потеряла всю силу?
— Ну что ты несешь, дурень!
— Нет, дорогой хозяин, — жалобно продолжал Сидуан, — еще ни один человек не поворачивался спиной к удаче, как это делаете вы.
Мак пожал плечами.
— Вам и знатность дают, и богатство, и комендантом вас делают, и любят вас… Что вам еще-то нужно?
— Да почти ничего, — ответил Мак, — не в моей власти любить ту, что любит меня.
