Вера Космолинская - Драконье царство
— Что значит жизнь? — хрипло, с презрением усмехнулся Маэгон. И черт побери, в свете угасающего костра он выглядел и впрямь величественно, если бы вся эта сцена происходила не на самом деле, я мог бы назвать ее эпической и завораживающей, но только не сейчас — сейчас эстетика момента меня просто бесила. Кругом творился какой-то бедлам, и у меня не было времени оглянуться и посмотреть, что именно происходит, а объясниться наконец с Маэгоном стоило, поэтому и убить его сразу, чтобы помочь друзьям расправиться с остальными, я тоже не мог. Оставалось надеяться, что если что-то пойдет не так, меня предупредят вслух. — День, меж двумя ночами!.. Дни приходят и уходят! Что проку тому, кто останется в этом дне, если он лишен дня грядущего? И какая печаль тому, кто теряет свой день, зная о приходе нового?
— Грядущего дня не будет у тебя, Маэгон. Не следовало заманивать в ловушку Гарета…
Я осекся — по губам Маэгона скользнула шальная улыбка, а в глазах зажегся такой торжествующий огонек…
Маэгон негромко рассмеялся.
— Я заманил не Гарета, Артур. Я заманил тебя. Ты спрашивал, почему я пытаюсь помешать тебе ценой моей жизни? Потому, что ты уничтожишь мой мир, если останешься жив! Я знал, что ты придешь. Я знал, что победить тебя как простого человека нельзя, что ты зло сверхъестественное — и все силы мира сошлись сейчас в схватке над нами, хоть мы их не видим!.. Теперь уже неважно, чья кровь прольется на алтарь — родственная тебе, — он равнодушно кивнул на Гарета, — если и впрямь это так, или моя собственная. Убей меня, и тебе тоже немного останется, до ночи твоего дня — короткого зимнего дня. Когда-нибудь тебя назовут еще Королем Зимы, и тогда ты вспомнишь эту ночь! — он снова засмеялся, будто заметил, что внутренне я вздрогнул — всего лишь от изумления, конечно — оттого, что тут он угадал. Артура и впрямь назовут потом Зимним королем. Вот только вряд ли это случилось при его жизни.
— С какой стати я буду вспоминать то, что давно превратилось в прах? И твой мир мне не разрушить, Маэгон, он умер сам, естественной смертью. Скажи лучше, при чем тут саксы, пикты, скотты и твой мир? Или они и есть твой мир? Думаешь, они его поддержат, если ты будешь с ними, или ты заставишь их жить по твоим законам? Как ты собираешься справиться с ними потом? И где Бальдульф? Тут, неподалеку? Может быть, готов придти тебе на помощь? Самое время, нас тут всего трое. Где же он?
Честно говоря, я был готов к тому, что он и правда может оказаться где-то неподалеку. Если бы он был здесь, в Каледонии, ему бы понравилась идея подобной приманки-ловушки, и он бы ее не упустил. Но если он и скрывался где-то рядом, появляться он не торопился.
Губы Маэгона недовольно сжались.
— Его здесь нет. Ушел на юг, к своему брату. Он не был достоин одержать эту победу. По крайней мере, теперь. Слишком мало веры.
— Так чем же он был лучше «заблудших» бриттов?
— Ничем. Но он мог быть орудием, пока это было нужно нам обоим.
— Вам обоим? Или только ему? Почему он не взял тебя с собой?
Глаза Маэгона вспыхнули гневом.
— Потому, что это я вел его, а не он меня!
— Какая самонадеянность!
— Это ты самонадеян, медведь под заклятьем! И я погублю тебя и очень скоро.
— С помощью скоттов или пиктов? Ты и их пытался использовать.
— Никого, — презрительно сказал Маэгон. — Кроме богов!
Он скосил глаза в сторону. Мне это не понравилось. Захотелось оглянуться. Но судя по звукам, дело вокруг шло на лад. Где-то рычал Кабал, а Галахад приговаривал: «Кабал, не мешай». И судя по его не раздраженному тону, Кабал не мешал не только нам с Маэгоном, но и ему. Я снова мельком взглянул на Гарета. Определенно, дышит. Хорошо. Но надо уже заканчивать и заняться им.
— Посмотри! — скрипящим насмешливым голосом проговорил друид, устремив горящий взор на то, что творилось в кромлехе за моей спиной. — Что это, по-твоему, как не жертвоприношение? Посмотри, сколько здесь пролито чистой крови людей моей веры, в этом священном месте! Эта жертва будет принята! Дело сделано. Теперь, если ты убьешь меня, тебя погубит твоя собственная тень! — заключил он со злорадным торжеством.
Несколько мгновений мы оставались в неподвижности, пристально глядя друг другу в глаза, молча и не мигая.
— Ты ведь никогда не отступишься, Маэгон? Будешь преследовать меня и моих друзей, лишь бы добиться своего. Никогда не оставишь их в покое, даже если меня не будет.
— Никогда! А тебя не будет очень скоро, если ты нанесешь удар. Ты проклят.
— От своей тени я не шарахаюсь.
— Скажи ей это при встрече, — усмехнулся Маэгон.
— Согласен, — сказал я спокойно. И резко отведя меч, размахнулся и нанес друиду удар, с негромким хрустом и слабым невнятным всхлипом снесший ему голову.
Кровь щедро плеснула на алтарь, залив его боковую сторону, немного верх, брызгами запачкав Гарета. Я обошел камень и, аккуратно сняв спящего мальчика с ритуального стола, на котором лежали еще какие-то предметы, положил его на траву. Земля тоже была холодной, но оставлять его на алтаре было бы верхом цинизма. Понимаю, что кто бы говорил, но все-таки…
Кто-то позже напишет немало научных трудов, в которых будут разъясняться образы медведя и вепря. Как воплощение власти мирской и военной, и власти священнической. И кто-то еще объяснит, кто на самом деле скрывается за персонажами сюжета Каледонской Охоты. И кто был Каледонским вепрем.
А как быть с вепрем из Корнубии? Который, по слухам, тот же медведь?
Я проверил пульс Гарета и немного его потормошил, прикидывая, сам проснется, или лучше применить какое-нибудь средство. Не просыпаясь, он что-то невнятно пробормотал и зашевелился, когда вездесущий Кабал, еще немного пошатывающийся и трясущий головой, тревожно сунул к нему свой нос. Осмотрев Гарета, я вздохнул с облегчением, — все разыгранные Маэгоном сцены еще не гарантировали того, что с ним на самом деле все в порядке. Но пульс его бился ровно, сопел он самым безмятежным образом, и видимо, не собирался такое уж долгое время еще оставаться в бессознательном состоянии.
Успокоившись на этот счет, я огляделся. Вокруг уже какое-то время царила подозрительная тишина, разве что кто-то переговаривался знакомыми голосами, чем-то шуршал и чихал. Гавейн и Галахад уже навели в кромлехе безрадостный порядок. Невеселая все-таки штука жизнь, если призадуматься. Стоячие камни взирали отовсюду немым укором, как вечные надгробия всем мертвецам мира. Небо заметно побледнело.
— Все спокойно? — поинтересовался я, повысив голос.
— Спокойней не бывает, — ответил Гавейн похоронным голосом и чихнул.
