Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы
Сент-Омер едва приметно покачал головой.
— Нет, она покоится в парке, в нашем поместье в Пикардии… Ей там нравилось… Слышал ли ты… Дошли ли до тебя известия о твоем отце?
— Нет. А что с ним? Он тоже скончался?
— Да… вскоре после того, как ты снова отправился сюда… он… не смог больше переносить разлуку с женой…
Мать Гуга умерла, когда он, совершенствуясь в учении, путешествовал по Лангедоку, и его поразило настроение отца на ее похоронах. Казалось, барон утратил всякий интерес к жизни. А теперь выяснилось, что и его уже нет на этом свете.
— Значит, теперь Вильгельм носит титул барона Пайенского?
— Да.
— Но как ты снова попал в Заморье? Может быть, ты устал и мы отложим наш разговор?
— Устал… немного. Прости меня, мой друг… завтра продолжим… еще наговоримся.
Не успел Гуг подняться и подойти к Годфрею поближе, чтоб устроить его поудобнее, как тот уже крепко спал. Арло принес из повозки еще одно покрывало и поплотнее укутал Сент-Омера, после чего сам устроился на ночлег рядом с хозяином.
На следующий вечер они определили Сент-Омера вместе с другими больными в иерусалимский госпиталь. Уже темнело, и друзьям было не до разговоров. Днем Гуга задержали дела, и он отправил к Годфрею Арло, который просидел подле недужного рыцаря до поздней ночи, болтая с ним больше о пустяках, когда тот изъявлял желание поговорить. Еще через день Гуг и Арло вместе навестили Сент-Омера, и де Пайен от души порадовался, что его приятель чувствует себя не в пример лучше: голос у того окреп, а цвет лица за трое суток значительно улучшился. Теперь их разговор получился куда более откровенным и многословным.
— В прошлый раз ты собирался рассказать, как снова попал в Заморье, — улыбнулся Гуг, — но не успел даже начать, как уснул.
На лице Сент-Омера возникла тень былой пренебрежительной и залихватской усмешки:
— Ах, прости, пожалуйста — это не я уснул, а мой организм меня подвел. Обещаю сегодня вести себя более уважительно… сколько смогу, по крайней мере.
— Надеюсь, ты вчера не выболтал все Арло?
— Нет, мы с Арло говорили о другом… о всякой ерунде. Боюсь, что и с ним я тоже уснул.
— Стоит ли из-за этого волноваться… Ты все-таки нездоров. Но мне не терпится услышать твой рассказ. Что же случилось на самом деле? Почему ты вернулся? Я думал, ты в жизни не решишься.
Сент-Омер поморщился и едва заметно покачал головой.
— На то была причина, о которой мы как раз говорили по пути из Иерихона. Я никак не мог успокоиться. Когда я вернулся в Амьен, я себя почувствовал рыбой, выброшенной на берег. А когда не стало Луизы, мне и вовсе расхотелось жить без нее… как и твоему отцу после смерти твоей матери. Я даже не подозревал, что так люблю свою жену, — до тех пор, пока она не заболела и не умерла. Тогда на меня свалилось бремя вины за все годы, что я провел на чужбине, играя в рыцарство, когда мог быть подле Луизы и наслаждаться ее здоровьем и красотой. Гуг, говорю тебе как на духу: я помышлял о смерти, потому что не думал когда-нибудь освободиться от этой вины и печали… Раза два я чуть себя не убил… Но не смог. Вопреки всем ожиданиям я унаследовал родовое поместье, поскольку старшим братьям разными путями суждено было отправиться на тот свет раньше меня. Так я стал главой семьи, несущим ответственность за весь наш проклятый род и его владения. Бог свидетель, я никогда не помышлял об этом и палец о палец для этого не ударил — все случилось само собой и лишь угнетало меня. И тогда… я обратился за советом и поддержкой к давнему другу.
В этих последних словах Гугу почудилась некая неуверенность. И проникновенный тон, которым тот их произнес, и мимолетный взгляд Годфрея, брошенный в сторону Арло, убедили его, что под «давним другом» следует понимать орден Воскрешения.
— Да, да, понятно, что же было дальше?
— Я получил прекрасный совет — и помощь из своих собственных источников. Жаль, что я не обратился к тому другу раньше, потому что решение, которое он мне предложил; напрашивалось само собой. Я тут же навел необходимые справки и, как только истек положенный срок траура, отписал всю свою собственность — и земли, и поместья — моему ближайшему родственнику, младшему кузену из Руана, что в Пикардии,[10] а себе оставил только необходимую часть средств на вооружение и снаряжение небольшого отряда латников и рыцарей. Прощаться мне было особо не с кем, а те немногие, кого я знал, давно привыкли к мысли о разлуке за время моего молчаливого траура. Таким образом, ничто во Франции нас более не удерживало, и мы отправились в путь, едва все приготовления были закончены. Из Амьена мы прямиком проехали в Гавр, затем по морю — на юг, в Марсель. Оттуда мы отплыли на Кипр, чтобы снова очутиться в Заморье.
Сент-Омер глухо фыркнул, словно насмехаясь над собственной глупостью.
— До Кипра мы не дотянули. В Гибралтарском проливе мы попали в свирепый шторм и столкнулись с нашим попутным кораблем, а на следующий день повстречали в море корсаров, которые пустили ко дну наше судно. Разумеется, цель у них была совсем другая — наш груз, но с кораблем пришлось распрощаться. Думаю, он так или иначе затонул бы, потому что в нем было не счесть пробоин. Нас осталось в живых всего трое.
— Как трое? — изумился Гуг. — Сколько же погибло?
И снова Годфрей лишь едва помотал головой:
— К стыду своему, должен признаться, что не знаю ответа на этот вопрос. Даже понятия не имею, потому что тогда не обращал внимания на такие мелочи: я был слишком погружен в собственные переживания и ничего вокруг не замечал. А когда я поневоле очнулся, было слишком поздно. Много погибло. У меня было десятка два латников и еще пол-столько слуг, кухарей и прочей челяди… Я не собирался умирать в Заморье с голоду, как в прошлый раз. Мы везли с собой тридцать голов скота — коней и мулов, поэтому, как ты сам понимаешь, это было большое судно, с многочисленной командой… человек двадцать, а может, и больше. Я говорю примерно, потому что не помню точное число. Все они погибли. Меня пленили в самом начале: ударили сзади, сволокли на их корабль и приковали к мачте, откуда мне все было видно. Мои воины держались героями, но потом палуба проломилась, и они все пошли ко дну, потому что были в латах. Мы пристали к берегу где-то в Африке, и двух других пленников я с тех пор не видел. По моей одежде пираты увидели, что я богат, и предложили отпустить за выкуп. Один из них говорил на нашем языке, и я поручил ему сообщить обо мне моему более удачливому кузену из Руана… Прошел год, и оказалось, что моего родственника страшно подводит память, потому что он клялся и божился, что впервые слышит мое имя и знать меня не знает.
