Дарья Плещеева - Слепой секундант
— То, что вы сказали… Вы уверены в сем? — с непонятной радостью спросил плотник.
— Пока ничто меня в противном не убедило.
— Но коли так… Могу ли я верить, что ваши сведения точны? — в голосе звучала странная надежда…
— Андрей Ильич, пусть этот господин расскажет, как с вымогателями связался, — посоветовал Еремей. — Может статься, и грех его невелик, и он сам не чает от них избавиться.
— Пожалуй, ты прав, — уловив его мысль, согласился Андрей. — С вымогателей станется и курьера своего держать на такой же веревочке, как Коростелева. Ну, сударь, расскажите о себе.
— Это самая нелепая история из всех, какие только могут случиться с человеком, — начал плотник. — Поверьте мне на слово, сударь.
— Соврет, ваша милость! — встрял Фофаня. — Кабы не шур оказался! Одет-то подлым мужичищем, а речь — барская!
И тут плотник перешел на французский язык:
— Коли угодно, считайте ложью. Но другой истории не будет — только одной могу потешить. Я не тот, кто вам нужен, и велите своему человеку, чтобы убрал пистолет. Он целится мне в грудь и в четырех шагах не промахнется. А коли случайно спустит курок?
— Дядя Еремей, ты? — Андрей рассмеялся. — Угомонись, — сказал он. — Полагаешь, я сам себя защитить не сумею?
— Откуда этому детине знать, что ты, сударь, на звук нож кидаешь? — сердито спросил Еремей. — А я, не обессудь, его все-таки вижу.
— Тяжко быть калекой, — заметил Андрей. — Собственный мой человек надо мной власть взял. Ну, стой с пистолетом, коли не лень. Говорите, сударь, да кратко — не то у Еремея рука устанет, как раз и нажмет на спуск.
Плотник впервые улыбнулся и перешел на русский язык:
— Вы правы — я из почтенного семейства. Почтенного, но бедного. А полюбил девицу, дочь богатого родителя. Поскольку в письмах мы себя называли Элизой и Валером…
— Молиеров «Скупой», оттуда любовники?
— Да, точно так и было. Отец моей Элизы отличался скупостью. Повенчаться нам не удалось — ее вдруг сговорили и чуть ли не назавтра отдали за богатого барина. Но любовь наша не прекратилась, мы нашли способ видеться… Она родила дочь. Мы двое и ее верная девка знали, что дочь от меня. Назовем дочь… ну хотя бы Гиацинтой…
— «Плутни Скапеновы». Однако вы с вашей любезной хорошо изучили Молиера.
— Да. У Молиера все юные любовники в конце концов соединяются. Это нас хоть несколько утешало. Гиацинта выросла, ей исполнилось шестнадцать, а супруг моей Элизы сильно захворал, пришла пора писать завещание. Пока Элиза хлопочет вокруг умирающего, у Гиацинты появляется воздыхатель, да такой ловкий, что сманивает ее бежать из дому. Но дочь, к счастью, оставила матери записку, где ее можно сыскать. Элиза умоляла меня воротить беглянку домой, пока это дело не открылось — старый черт просто не внесет девицу в завещание. Я помчался, нашел парочку, сумел убедить Гиацинту вернуться домой — и тут вмешалась нечистая сила. Я буквально на четверть часа привел ее в гостиницу, в свою комнату, и вдруг туда врываются какие-то люди, тычут в нас пальцами, полицейский пристав как с неба свалился… Словом, меня обвинили в совращении и в похищении девицы. Вообразите мое положение. Оправдаться я могу одним способом — для этого бы следовало доказать, что она моя дочь. Это легко — девка, наша посредница, по приказу Элизы доложит всю правду. Но тогда — прощай, завещание!
— А назвать подлинного похитителя?
— Гиацинта, как оказалось, знала лишь его вымышленное имя. Чем более я думал об этой истории, тем более находил в ней подозрительного.
— Точно ли вымышленное?
— Да. Маркиз де Пурсоньяк.
— Бедное дитя не читало Молиера…
— Увы. Фальшивый маркиз подевался неведомо куда. Призывать на помощь полицию — значит стать посмешищем всего Санкт-Петербурга.
— Где сейчас Гиацинта?
— Я усадил ее в наемный экипаж, велел везти к бабке. Мать Элизы жива и готова защитить внучку. А самому мне пришлось скрываться — пока не узнали моего имени и звания.
— Судя по бороде, скрываетесь вы весьма долго.
— Я должен защитить Элизу и мою дочь от подлеца. Он уже угрожал Элизе, что расскажет умирающему старцу о похождениях Гиацинты. Но той пока удается тянуть время. Я узнал, что вымогатели преследуют еще несколько семейств. Деньги стекаются в богадельню. Там живет разорившийся безногий купец, по прозванию Аввакум Клушин. Сторож, он же привратник, передает ему приносимые пакеты. А я как-то оказал этому сторожу, Федору, услугу, и потому он пускает меня. Я сижу у него в каморке, прислушиваюсь, он пересказывает новости. Ежели кто заглянет — так я поломанную скамейку чиню.
— Узнают федосеевцы — обоим вам несдобровать, — сказал Еремей.
— Сам знаю. Да ведь нужно понять, куда эти деньги деваются. До сих пор никто за ними как будто не приходил — или же Клушин умудряется их кому-то передавать в молельной, куда его на руках носят. Но Федор утверждает, что в молельной бывают только свои, проверенные люди. Я уж не знаю, что и думать… — бородач замолчал.
— Ишь ты, — прошептал Фофаня. — А ведь не врет…
— До чего ж это похоже, — сказал Андрей. — Ловкий щеголь втирается в доверие к девице, подбивает ее на опрометчивые поступки…
— На что похоже, сударь?
— На то дело, ради коего и я тут оказался. Сдается мне, что мы, коли вы правду сказали, за одним подлецом охотимся.
— Сдается, так, — подтвердил внимательно слушавший Еремей.
— Объединим усилия? — вдруг спросил Андрей.
— Я должен это обдумать.
— То есть обсудить с Элизой? Как угодно. Фофаня, нужен способ, каким господин Валер даст нам знать о согласии, — в голосе Андрея звучала неколебимая уверенность.
— А чего тут думать? У Казанского собора, где нищие сидят, есть безносая баба, звать Феклой. Ее все знают. Сказать ей — вот-де копеечка на помин души раба Божия Калистрата. Копеечку дать непременно! Она ответит: хороший был мясник, честно торговал. И тогда — отдать ей письмецо. Да только написать на нем — Феофану-де в собственные руки.
Андрей улыбнулся:
— Вас, Валер, мне Господь послал, — сказал он. — Словно бы говорит мне: и слепой, коли все силы приложит, может против зла побороться. Узнайте, когда этот Аввакум Клушин появился в богадельне. Сдается мне, что от силы месяца три назад.
— А вы? Какова ваша история? — спросил Валер.
— Примерно такова же. Хочу предупредить — вымогатели убивают тех, кто видел и может опознать маркиза де Пурсоньяка. Поэтому спрячьте свою Гиацинту подальше. Дом бабки, боюсь, не самое надежное место… А ваша Гиацинта… — Андрей замялся, не зная, как составить вопрос. — Она дала маркизу доказательства своей любви?
