Елена Арсеньева - Школа гетер
Кирилла на мгновение умолкла и внимательно оглядела девушек, а потом снова заговорила:
— Повторяю, вы должны всегда быть готовы услышать проклятия и поношенья — и защититься от них. Как это ни странно, но даже мужчины, которые станут искать наслаждения у вас и тратить на вас кучу денег, втайне будут взирать на вас с пренебреженьем, с презрением даже! Женщины мы, то есть создания низшие, как они полагают, и уважения мы недостойны уже потому, что лунные дни к нам приходят порою…
Тут Кирилла хитро усмехнулась:
— Вернее сказать, эти лунные дни к вам приходят, аулетриды! Мои-то уже давным-давно миновали, я даже успела забыть, когда вообще это было, а чтобы припомнить, мне и самой придется таинство свершить, чтоб память свою оживить!
Девушки дружно расхохотались.
— Итак, за что же мужчины наши лунные дни презирают? Считают они, что в те дни мы все злобные силы собой воплощаем, что мы в это время нечисты. Стоит взглянуть нам на огурцы или розу — иссохнут они, и цветы все завянут, и молодую лозу винограда покроет вдруг плесень, и нож затупится, и проржавеет лопата… И зеркала светлый овал потускнеет!
— Что ж, нам во время этих дней в зеркало не смотреться?! — хихикнула Гелиодора.
— Но знаете, аулетриды, что здесь смешнее всего? — улыбнулась Кирилла беззубым ртом. — Если нечистая женщина на тыльную сторону зеркала этого взглянет, снова оно станет светлым и ярким! Вот чудеса!.. Жаль, что давно потеряли свою вы невинность, не зная, сколь же могучими были в первые после этой потери нечистые дни. Если бы кто-то успел пропитать выделеньями вашими первыми тряпку и сжечь ее в поле, оно стало б навеки укрыто от града. А если же тряпку ту расстелить вдоль порога, никакое злое заклятье вовек не коснется уже обитателей дома.
— Да? — протянула Нофаро. — Никогда об этом не слышала!
— Да тебе-то что? — пренебрежительно посмотрела на нее Маура. — Твоя девственность давно потеряна, так же как и у нас у всех.
— Конечно, — кивнула Нофаро, опуская глаза.
— А теперь, аулетриды, — продолжала Кирилла, — пусть каждая мне сообщит, о каких вы гаданьях или магических тайнах слышали в жизни и какими из них вы владеете, что очень возможно. Возьмите-ка папирусы, стилосы, сядьте вон там и пишите — только прошу вас писать поразборчивей, аулетриды, ведь глаза у меня уже слабы.
Как всегда, когда речь шла о письменных заданиях, среди будущих гетер началась некоторая суматоха. Девушки, которые обычно старались держаться поближе к Мауре, теперь с заискивающим выражением косились на Лаис и ее подруг.
Однако Лаис не удалось даже взяться за стилос: Кирилла поманила ее скрюченным пальцем и, когда девушка приблизилась, заговорщически шепнула:
— А теперь расскажи мне, о Лаис — ведь так твое имя? — чью память ты пробудить возмечтала.
— Я… я же говорю, что просто так спросила, — растерянно забормотала Лаис.
— Не лги мне! — погрозила Кирилла. — В одном из снов своих вещих видела я этот наш разговор.
— Ты, великая пифия, видела во сне меня? — изумилась Лаис. — Но почему?!
— Я, засыпая, надеялась видеть опасность, грозящую храму, — прошептала колдунья. — И увидала тебя…
Лаис даже покачнулась:
— Опасность грозит храму из-за меня?!
— Глупая девка, — рассердилась Кирилла. — Разве я это сказала?! И не ори — всех тут перепугаешь напрасно! Я увидала тебя — и память того человека, которому ты так благодарна, что все готова ради него совершить.
— Ты видела во сне его память?! — всплеснула руками Лаис. — Ты знаешь, что с ним случилось?!
— Кто он? — настойчиво спросила Кирилла. — Скажи его имя, коль знаешь!
— Фаний, торговец из Афин, — выпалила Лаис. — Здесь его зовут Килидой из-за родимого пятна на плече.
— А как того юноши имя, которому Фаний спас некогда жизнь и который теперь заправляет в доме его, как хозяин?
— Орестес, — пробормотала Лаис, чувствуя, что у нее похолодели пальцы от изумления: Кирилла и в самом деле была колдуньей и провидицей!
— Правильно, да, — кивнула Кирилла. — Сии имена в моем сне прозвучали! Значит, воистину прошлое Фания мне приоткрылось и могу я тебе обо всем сообщить.
— Почему? — прошептала взволнованная Лаис. — Почему ты хочешь открыть мне это?
— Я ведь уже говорила, что была среди пифий в Дельфийском святилище, — медленно и торжественно произнесла Кирилла. — То, что мы бога служили устами, наложило на всю нашу жизнь отпечаток священный. Бывшие пифии годны нечто более важное делать, чем болячки людей врачевать иль помогать молоденькой глупой девице приворожить жениха. Мы годимся на большее даже, чем обучать магии жриц Афродиты и твердить всякие глупости вроде того, что трава сатирьон возбудит любого мужчину, коли у головы ты положишь эту траву, но если ж во время соитья положить ее в ноги, самый неистовый муж ослабеет и будет с тоскою взирать на орудие, что вдруг поникло бессильно. О, это все ерунда, чепуха, это мелочь! Бывшие пифии Дельф, пифии, что Аполлону служили, использовать силы должны — свои вещие силы! — чтобы исправить тот вред, какой люди приносят себе же подобным. Сейчас, мне известно, свершилась великая несправедливость. И ты, именно ты можешь исправить ее. Это открыли мне сны, и я готова поведать тайну тебе… тайну большого злодейства!.. Вы там пишите, пишите! — махнула она своей ручонкой, больше напоминающей цыплячью лапку, на девушек, которые с любопытством косились на колдунью и Лаис, что так таинственно и тихо переговаривались неведомо о чем. — А ты сядь вот здесь. Прислонись-ка к стене да закрой поскорее глаза. Ну, смотри же и слушай! И решай уж потом, что со всем этим делать!
* * *— …Ну что, Алфия? — ласково спросил Фаний, поглаживая жену по животу. — Неужто твое чрево все еще пусто?
Алфия лежала, свернувшись комочком. Фаний умиленно смотрел на ее нежные плечи, которые чуть заметно вздрагивали, и понимал, что она не может сдержать слез. Так было всегда после того, как Орестес оставлял ее ложе. Бедняжка Алфия умирала от стыда, и эта ее стыдливость смягчала ревность Фания. Если бы она испытывала наслаждение в объятиях этого жалкого раба, может быть, Фаний уже не справился бы с ревностью, не перенес бы мучений, которым подвергал сам себя каждую ночь вот уже несколько месяцев. Однако Орестес все еще не оплодотворил Алфию, и Фаний с горечью думал, что он ошибся в выборе. Кто бы мог подумать, что этот юный красавец окажется неспособен сделать то, ради чего был спасен от насилия и позорной гибели?
Конечно, Алфия понимает: эти вынужденные сношения с другим мужчиной ей придется продолжать, чтобы все же зачать ребенка. Фаний это тоже понимает. Он должен еще какое-то время сдерживать ревность и длить свои мучения. Но с Орестесом пора расстаться. Мальчишка ни на что не годен!
