Редьярд Киплинг - Ким
— Я не вполне уверен в этом, — пробормотал полковник.
— Он обращается ко мне, чтобы помирить вас. Ну разве он не умен? Он говорит, что вернется. Он только совершенствуется в своих знаниях. Подумайте, сахиб! Он был в школе три месяца. А он не привык к этой узде… Со своей стороны, я радуюсь: пони учится игре.
— Да, но в другой раз он не должен идти один.
— Почему? Он ходил один, пока не попал под покровительство полковника-сахиба. Когда он дойдет до Большой игры, то должен будет идти один — один и отвечая своей головой. Вот тогда, если он станет, чихнет или сядет иначе, чем те люди, за которыми он наблюдает, его можно убить. Зачем мешать ему теперь? Помните, что говорят персы: «Шакал, который живет в пустынях Мазандерана, может быть пойман только мазандеранскими собаками».
— Верно. Это правда, Махбуб Али. И я не желаю ничего лучшего, если с ним не случится дурного. Но это большая дерзость с его стороны.
— Он не говорит даже мне, куда идет, — сказал Махбуб. — Он не дурак. Когда придет время, он явится ко мне. Время ему теперь отправиться к врачевателю жемчугов. Он созревает слишком скоро, по мнению сахибов.
Пророчество исполнилось буквально через месяц. Махбуб отправился в Умбаллу за новыми лошадьми. Ким встретил его, когда он ехал один в сумерках по дороге в Калку, попросил у него милостыни, получил в ответ ругань и ответил по-английски. Вблизи не было никого, кто мог бы слышать, как задохнулся Махбуб от изумления.
— Ого! А где ты был?
— Вверху и внизу, внизу и вверху.
— Пойдем под дерево, где посуше, и расскажи.
— Я пробыл несколько времени с одним стариком вблизи Умбаллы, потом в доме одних знакомых в Умбалле. С одним из них я пошел на юг в Дели. Это удивительный город. Потом я правил волом у одного торговца москательными товарами, который ехал на север, но услышал о большом празднике в Руттиала и отправился я туда в обществе фейерверкера. Это был большой праздник (Ким потер живот). Я видел раджей и слонов с золотыми и серебряными украшениями, и все фейерверки зажгли сразу, причем было убито одиннадцать человек, среди них мой хозяин, а меня перекинуло через палатку, но ничего дурного со мной не случилось. Потом я вернулся с одним кавалеристом, у которого был грумом ради куска хлеба, и вот я здесь.
— Шабаш! — сказал Махбуб Али.
— Но что говорил полковник-сахиб? Я не хочу быть битым.
— Дружеская Рука отвратила Бич Несчастья. Но в другой раз, если отправишься на Большую дорогу, то со мной. Теперь еще слишком рано.
— Достаточно поздно для меня. В «мадрисса» я научился немного читать и писать по-английски. Скоро я буду настоящим сахибом.
— Послушайте только его! — со смехом сказал Махбуб, глядя на маленькую промокшую фигурку, плясавшую на сырой земле. — Салаам, сахиб, — и он иронически поклонился Киму. — Ну, что же, ты устал от жизни на дороге или хочешь вернуться со мной в Умбаллу и уехать оттуда на лошадях?
— Я поеду с тобой, Махбуб Али,
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Обязан я земле цветущей
И жизни, взрощенной на ней.
Но больше всех Аллаха дару —
Двум сторонам главы моей.
Готов без обуви, белья
Прожить, без хлеба, без друзей,
Без табаку — лишь сохрани
Две стороны главы моей.
— Тогда, ради Бога, надень синий вместо красного, — сказал Махбуб, говоря об индусском цвете тюрбана Кима.
Ким ответил старой пословицей: «Я переменю мою веру и постельное белье, но ты должен заплатить за это».
Барышник расхохотался так, что чуть не упал с лошади. В лавочке в предместье города произошла перемена, и Ким появился магометанином, по крайней мере, по внешнему виду.
Махбуб нанял комнату около железнодорожной станции, послал за лучшим обедом со сладким кушаньем из творога с миндалем («балушай» по-местному) и мелко изрубленным табаком.
— Это будет получше того мяса, что я ел с сейком, — с улыбкой сказал Ким, усаживаясь на корточки, — и уж конечно в моей «мадрисса» не дают такой пищи.
— Мне хочется послушать об этой «мадрисса». — Махбуб набивал себе рот большими катышками приправленной пряностями баранины, жаренной с капустой и коричнево-золотистым луком. — Но скажи мне прежде всего совершенно откровенно, как ты бежал. Потому что, о Всеобщий Друг, — он распустил свой готовый лопнуть пояс, — я не думаю, чтобы сахибы и сыновья сахибов часто убегали оттуда.
— Как бы они это сделали? Они не знают страны. Это был пустяк, — сказал Ким и начал свой рассказ. Когда он дошел до переодевания и до свидания с девушкой на базаре, вся важность Махбуба Али исчезла. Он громко расхохотался и ударил рукой по бедру.
— Шабаш! Шабаш! Отлично сделано, малютка! Что скажет на это врачеватель бирюзы! Ну, теперь расскажи медленно, что случилось, шаг за шагом, ничего не пропуская.
Шаг за шагом Ким рассказал свои приключения, останавливаясь только тогда, когда крепкий табак попадал ему в легкие, и он начинал кашлять.
— Я говорил, — проворчал Махбуб Али про себя, — я говорил, что пони убежал, чтобы поиграть в поле. Плод уже созрел: ему нужно только научиться определять расстояния, пространство и пользоваться компасом. Выслушай меня. Я отвел хлыст полковника от твоей шкуры, и это немалая услуга.
— Верно. — Ким продолжал спокойно курить. — Все это верно.
— Но нельзя же думать, что хорошо так бегать взад и вперед.
— Это были мои свободные дни, хаджи. Я был рабом в продолжение многих дней. Почему я не мог бежать, когда школа была закрыта? К тому же, подумай, что, живя с друзьями или зарабатывая себе хлеб, как, например, у сейка, я избавил полковника от больших издержек.
Губы Махбуба дернулись под его подрезанными по-магометански усами.
— Что значит несколько рупий, — патан небрежно махнул рукой, — для полковника-сахиба? Он тратит их с целью, а вовсе не из любви к тебе.
— Это я знаю уже очень давно, — медленно сказал Ким.
— Кто сказал?
— Сам полковник-сахиб. Не этими именно словами, но достаточно ясно для того, у кого не совсем глупая башка. Да, он сказал мне, когда мы ехали по железной дороге в Лукнов.
— Пусть будет так. Ну, тогда я скажу тебе больше, Всеобщий Друг, хотя таким образом я выдаю свою голову.
— Она и так была в моих руках, — сказал Ким с чувством глубокого удовлетворения, — в Умбалле, когда ты посадил меня на лошадь после того, как маленький барабанщик побил меня.
— Говори яснее. Всем можно лгать, но не нам друг другу. Ведь, и твоя жизнь в моих руках, стоит мне только поднять палец.
— И это известно мне, — сказал Ким, поправляя уголек в трубке. — Это крепко связывает нас. Я больше в твоей власти, чем ты в моей, потому что кто хватится мальчика, забитого насмерть или брошенного в колодец при дороге? С другой стороны, многие и здесь, и в Симле, и в горных проходах скажут: «Что случилось с Махбубом Али?» — если бы его нашли мертвым среди его лошадей. Конечно, и полковник-сахиб стал бы наводить справки. Но, — лицо Кима приняло хитрое выражение, — он не стал бы очень расспрашивать, чтобы не пошли разговоры, почему полковник-сахиб так интересуется этим барышником. Но я — если бы я остался жив…
