Александр Дюма - Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник)
Не видев в жизни ничего подобного, невозможно вообразить его. Подобно восточным коням, которые ходят только шагом или в галоп, турки не знают середины между совершенной безмятежностью и ужаснейшей запальчивостью. В последнем случае они настоящие демоны: жесты их быстры, безумны и убийственны, как и гнев, который их волнует. Магомет запретил им вино, зато они пьянеют при виде крови, и, как только ее попробовали, они уже не люди, а дикие звери, на которых не действуют ни рассуждения, ни угрозы. Я не понимаю, каким образом наш толмач мог разобрать что-нибудь посреди этого потока речей, смешанных звуков, яростных восклицаний, которые поднимались к нам, как бурный вихрь. В этой сцене было что-то фантастическое, и дело принимало такой важный оборот, что все матросы без приказа вооружились, как будто готовясь защищать корабль от абордажа. Между тем нападающие, казалось, поостыли, когда это заметили, а Борк, который вышел на палубу, воспользовался этой минутой и приказал нашему еврею спросить, чего они хотят. Моисей показал знаками, что он желает говорить, но тут крики начались снова, сабли и кинжалы заблестели и поднялся шум еще сильнее прежнего.
– Возьмите его, бросьте в море, и дело с концом, – сказал Борк, указывая на беглеца, который, обнажив бритую свою голову, сверкая глазами, исполненными страха и гнева, уцепился за бизань-мачту и как будто прирос к ней.
– Кто смеет распоряжаться на моем корабле, когда я здесь? – послышался твердый голос, который, как обыкновенно в бурю или сражение, заглушил все прочие голоса.
Все обернулись. Капитан стоял на юте, господствуя над всей этой сценой. Никто не видел, как он туда поднялся. Борк замолчал и побледнел. Турки, видимо, тоже догадались по высокому росту, седым волосам и расшитому мундиру капитана, что это начальник христиан: все они обратились к нему и кричали в один голос.
Капитан спросил нашего еврея, как сказать по-турецки «Молчать!» и, взяв рупор, произнес турецкое слово с такой силой, что эти слова громом загрохотали над толпой. В ту же минуту как бы волшебством шум утих, сабли и кинжалы скрылись, весла остановились неподвижно. Моисей, став на люк, спросил, что сделал человек, которого они преследуют.
Все голоса хором закричали:
– Он убийца! Смерть за смерть!
Моисей показал знаками, что хочет говорить, и толпа снова умолкла.
– Кого он убил? Как он убил?
На одной лодке встал молодой турок.
– Я сын того, кого он убил, – сказал турок, – кровь, которая у него на кафтане, – кровь отца моего. Этой кровью клянусь, я вырву его сердце у него из груди и брошу на съедение собакам.
– Каким образом он убил твоего отца? – спросил Моисей.
– Из мести. Убил сначала моего брата, который был в доме, потом отца, который сидел на пороге. Убил их низким, подлым образом, без меня, один был ребенок, другой старик, и ни тот, ни другой защищаться не могли. Он убил, и его надо убить!
– Отвечай, – сказал капитан Моисею, – что это, может быть, и правда, но что во всяком случае дело должен разобрать судья.
Как только Моисей пересказал это, крики раздались снова.
– Что нам до судей! – кричали турки. – У нас коль станешь ждать судей, так никогда правды не добьешься! Мы сами с ним разделаемся. Дайте нам его сюда! Выдайте убийцу! Убийцу! Убийцу!
– Мы отвезем убийцу в Константинополь и сдадим с рук на руки кади.
– Нет, нет! – кричали турки. – Дайте его нам. Выдайте его, а не то валлах! биллях! таллах! Мы сами возьмем.
– Стыдно вам так клясться! – сказал Моисей.
– В ад жида! – закричали турки, снова обнажив сабли и ханджары. – Убьем гяуров!
– Трапы долой! – закричал капитан в рупор, чтобы заглушить шум. – Стреляй в первого, кто сунется.
Приказание сразу же было исполнено, а человек двадцать матросов с ружьями и карабинами влезли на марсы. Эти приготовления, значение которых было очень ясно, немного усмирили нападающих, и они удалились от корабля футов на тридцать. В это время с лодок раздались два выстрела, но, к счастью, никого не ранили.
– Выпалить из пушки холостым зарядом! – вскричал капитан. – Не уймутся, так потопить лодки… Две или три, а там как бог даст!
За этим приказанием последовало минутное молчание, потом весь корабль дрогнул от выстрела тридцатишестифунтовой пушки, облако дыма взлетело, поиграло вокруг рей, и так как воздух был совершенно тих, то оно медленно поднялось прямо к небу. Когда дым рассеялся, мы увидели, что лодки несутся к берегу, за исключением только той, в которой был сын убитого. Он остался один и, казалось, своим ханджаром вызывал на бой весь экипаж.
– Тридцати солдатам, хорошенько вооружившись, сесть в баркас и отвезти преступника к кади! – сказал капитан.
Баркас сразу же спустился на воду, туда снесли убийцу, тридцать морских солдат с заряженными ружьями и шестью патронами сошли вслед за ним, двенадцать дюжих гребцов ударили веслами, и шлюпка быстро понеслась по волнам, которые уже начинали покрываться мраком.
При виде этого турецкие лодки снова собрались, образовали полукружие и следовали издали за убийцей, который был причиной всего этого шума.
Корабль повернул боком, чтобы в случае нужды дать залп по берегу, но эта предосторожность была излишняя. Турки держались в почтительном отдалении от нашей шлюпки, солдаты спокойно вышли на берег и повели преступника к кади. Турки тоже пристали к берегу, покинув свои лодки на произвол судьбы, и побежали в те же ворота, в которые вошли солдаты. Минут через десять мы увидели, что наши спокойно и в величайшем порядке идут назад к баркасу. Виновный был в руках правосудия. В этом случае, как во всех, в которых призывалось здравое суждение и непоколебимое мужество, Стенбау сделал именно то, что было надо.
Еще некоторое время встревоженные толпы бродили по берегу и как бы угрожали нам, но мало-помалу мрак вокруг них сгустился и крики сделались менее громкими. Вскоре пространное водное зеркало, которое еще недавно оглашалось шумом и восклицаниями, погрузилось в глубокое безмолвие. Мы подождали еще с час, потом из предосторожности от тайного нападения капитан приказал пустить ракету. Огненная змейка взвилась к небу, ракета лопнула в воздухе, озарила на минуту своими бесчисленными звездочками весь Константинополь от Семибашенного замка до Константиновского дворца, и мы увидели, что по берегу бродит уже только стая собак, которые с воем искали пропитание.
На другой день посол наш пригласил капитана и всех офицеров «Трезубца» сопровождать султана в мечеть, куда он ехал благодарить Аллаха за то, что он внушил Наполеону мысль снова объявить войну России, по возвращении из мечети мы должны были обедать в Серале, а потом представляться повелителю правоверных.
