Дмитрий Володихин - Царь Гильгамеш
Молодой царь почувствовал удушливый запах гнева. Это всегда приходило к нему, как отзвук далекой грозы, которая все еще может пройти стороной… Все пятьдесят восемь законных государей и государынь баб-аллонских из рода Ууту-Хегана холодно смотрели на него из окон того Лазурного дворца, что стоит выше туч, — у самого Творца в ладонях. Холоднее прочих глядел Донат Барс. «Зачем она унижает первого хозяина Царства? Да еще перед его прямыми потомками? Почему? Понять не могу. Сошла с ума? И что за нунгаль такой? Уж верно, не Творец…» Но сказать он ничего не успел. Апасуд крикнул ему:
— Молчи же ты, упрямый онагр!
«Еще кто из нас двоих упрямее… Или онагрее?»
Шаг поднял третью табличку:
Я, Гурсар-Эанатум, царь Эреду, доброго города,
Отделил землю от воды.
Моею силой страна Ки-Нингир осушилась,
Рабы нунгаля были спасены!
Моею силой города вышли из-под волн!
Страх тела страны, река Буранун несет воды ровно!
Бородатая рыба сухур тянется к пище в пруду!
Рыба карп в тростниках священных поводит
Серебристым хвостом!
Вороны черные, подобно людям с острова Дильмун,
В гнездах каркают!
Могучий бык взбивает землю копытом и бодается во дворе!
Крепконогий дикий осел кричит, призывает ослицу!
Барка с золотом и серебром спешит из Мелуххи,
Гребцы ударяют веслами!
Лен встает, и ячмень встает, поднимаются из земли!
Смелые воины разбивают головы врагам, взятым в плен!
Люди черноголовые из кирпича стену возводят,
На священном месте город строят!
Моею силой страна Ки-Нингир осушилась,
Рабы нунгаля были спасены.
— Головы, значит, разбивают, храбрецы-суммэрк… Апасуд зашипел.
Четвертая табличка была коротка:
Как небо обдувает ветер,
Как траву песок обдувает,
Так тело страны Ки-Нингир пусть песня моя обдувает!
Власть нунгаля да будет над нею священна…1
Дети царя Доната знали друг друга. Аннитум ухмыльнулась в ожидании потехи, Апасуд в отчаянии схватился за голову,
Бал-Гаммаст и князь Гнев иногда играют друг с другом в странную игру: им надо обязательно выяснить, кто окажется хитрее, кто кого поведет на веревке. Покуда царь держит в руке веревочную петлю, накинутую на шею гневу, тот холоден. Но стоит только поддаться его чарам и на миг отпустить веревку… О!
Ярость Бал-Гаммаста все еще дышала холодом…
— Я думаю, их надо изгнать из Баб-Аллона и запретить им бывать во всех крупных городах Царства. Полагаю, это решение надо принять немедленно.
— Ты солдафон и больше никто! — воскликнул Апасуд.
— Изгнать? Не изгнать… Может, просто высечь? — размышляла вслух Аннитум. — Дать серебра за работу и хорошенько высечь. Будут знать, что и при ком петь…
Апасуд, не в силах спорить, издал какой-то лошадиный сап. Всем своим видом он показывал: не понимаю, о чем вы тут говорите.
— Не понимаю, о чем вы тут говорите… — с необыкновенным весельем и даже некоторой нежностью в голосе произнесла царица.
— Чего ж проще — откликнулся Бал-Гаммаст. — Род царей баб-аллонских поставлен в услужение суммэрк. Наши города отданы им. Их князь и бог, этот кровожадный урод, правит миром. Серебро певунья заслужила, тут Аннитум права. И высечь бы надо — согласен. А потом обязательно изгнать. Обязательно! Невыносимая порча. Не слабее, чем от матерого машмаашу, а таких изгоняли отсюда с великим позором…
— Сынок, Балле… Я не вижу в милых и тонких песнях Лусипы ничего, кроме фантазии. А ведь на нее столь богато любое высокое искусство, и поэзия в том числе…
— А я вижу оскорбительное вранье. Бал-Гаммаст смотрел в лицо певунье, но ответа ждаk от царицы Лиллу. Он государь. Он в своем праве — требовать повиновения. И он гонит прочь ложь, прилетевшую на легких крыльях! Творец свидетель… Но почему тогда девица Лусипа столь мягко опустила веки? Если бы он сделал такое движение веками, то лишь по одной причине: когда ему потребовалось бы скрыть нечто неприятное для собеседника… Кто побеждает? Он ли загнал неприятеля на неудобную позицию? Его ли самого навели на непонятную ловушку? Что — там, у чужой смуглой женщины под веками? Слезы? Насмешливые огоньки? Торжество словчившего бойца? Девушка-суммэрк молчала. Царь смотрел ей в лицо и никак не мог избавиться от неуверенности. Что, наконец, ответит мать?
Ответил Сан Лагэн.
— Отец мой… э-э… Балле… то есть государь…
— Зови же меня по имени!
— Да.
— Как всегда зовешь. Что с тобой сегодня?
— Н-да… конечно же… Балле. Я… просто я, видишь ли, какая вещь… я растерялся.
Теперь шесть пар глаз высверливали дыры в тощем и нескладном теле первосвященника. Точно шесть мастеров собрались вместе, чтобы проделать отверстие в костяном крючке для ловли рыбы.
— Да, Балле… в голове у меня словно стоит месяц тэббад и льют холодные дожди, и на улицу выходить страшно… как бы не захлебнуться… и дома сидеть невозможно, надо заняться делами… какую непогоду ты устроил, Балле… извините его. Извините его все. И меня вместе с ним.
Аннитум:
— Как?!
Царица вздохнула. Ей было что сказать. Она сама хотела заставить мальчишку извиняться. Царь! Взбалмошный царенок. Еще немного, и она не сможет его держать под пологом своей осторожной мудрости… Сегодня Той, что во дворце, нужна была победа. Любой ценой. Иначе… здесь опять будет царство солдат. Мертвый Барс дотягивается из-за порога длинной своей когтистой лапой до сына и вновь портит ей узор. Балле становится тяжелее допустимого, И какова девчонка! Но теперь поздно. Сан Лагэн никогда не играл в ее игры; кажется, он вообще не понимает, в чем суть высоких игр Дворца. Барс понимал. Уггал Карн понимает. Аннитум начинает понимать, но пока еще слаба и пусть-ка побудет в отдалении от столицы. Для гармонии мыслей и дел так полезнее. Сан Лагэн! Разрушитель тонкости. Сегодня не будет ни победителей, ни побежденных. Так всегда случается, когда старик лезет в игру.
Бал-Гаммаст:
— Но почему? — и, выпалив, сейчас же спохватывается: прозвучало так по-мальчишески!
— Я был его учителем… То есть… я старался быть небесполезным учителем для Балле. Ярость… конечно же, способна затмить ясное разумение. Даже Бал-Адэн Великий, гневаясь, мог совершить деяния, о которых потом сожалел. Никто не защищен от угнетающей власти гнева… поэтому… прошу вас! простите меня и моего ученика, позабывшего давние уроки. Балле… позволишь ли ты мне напомнить…
— Давай же!
— …напомнить о предназначении великого города Баб-Аллона?
