Каролин Вермаль - Цветок для ее величества
— А если вам не удастся?
— Зачем нам постоянно думать о явно безнадежной, угрожающей жизни ситуации?
Мэссон, улыбнувшись, кивнул. Потом он соорудил носилки из частей развалившегося фургона, а Тунберг сел на лошадь и отправился собирать вещи, которые могли бы им пригодиться. В поисках материала для носилок Мэссон наткнулся на два ружья и ящик с амуницией, которые хранились под облучком.
— Повезло, что она вас только ударила в подбородок, а могла бы продырявить вам череп, — пошутил Тунберг, когда спустя несколько минут вернулся с палаткой, несколькими одеялами, бурдюком и мешком с провиантом.
Они вместе взялись за носилки. Мужчины намеревались добраться до того места, где склоны с обеих сторон будут более пологими.
Когда они подняли женщину на носилки, Мэссон в очередной раз удивился, что на ней мужская одежда. В ее длинных темных волосах было полно мелких веточек, пряди слиплись от крови: над левым глазом виднелся глубокий отвратительный порез. Хотя женщина ударила Фрэнсиса так, что тот едва не потерял сознание, а потом чуть не убила их неосторожной ездой, он не мог не заметить, что ее лицо, если не принимать во внимание темперамент, резко контрастировало с ее поведением. Она казалась самым красивым существом, которое он когда-либо встречал. Мэссона тут же начала мучить совесть, но Констанция была так далеко, а эта женщина, кем бы она ни оказалась, так близко… Когда он осторожно положил ее на носилки, то боялся, что она может разбиться, как ваза.
— С вами все в порядке? — подмигнув, спросил Тунберг.
— Вы об этом спрашиваете меня уже во второй раз.
— И уже второй раз вы мне ничего не отвечаете. Если бы я не знал вас хорошо, то мог бы предположить, что вы готовитесь ее нарисовать.
— Я уже говорил вам, — возразил Мэссон. — Я рисую только растения.
Глава 39
Они несколько часов тяжело продирались сквозь колючий кустарник, наконец спустились по крутому склону вниз и достигли небольшого леса с густым подлеском у подножия отвесной скалы из песчаника. Мэссон с удивлением впервые увидел здесь бабочек, которые порхали вокруг деревьев ассегай. Он расценил это как доброе предзнаменование.
Тунберг и Мэссон остановились, подняли носилки на плечи и понесли их по петляющей среди деревьев звериной тропе. Вскоре лес перешел в низкорослый кустарник, который они вырубали, пока не образовалась небольшая поляна. Места оказалось достаточно как раз для того, чтобы поставить палатку.
Как только она была поставлена, они положили туда женщину.
— Я должен проверить, нет ли у нее переломов. Для этого мне придется ее раздеть.
Мэссон мужественно ожидал от Тунберга приказаний. Он не был уверен, прилично ли раздевать женщину, которая находится без сознания, но, в конце концов, Тунберг — врач.
— Хм… — вздохнул Тунберг и поднял брови. В его голосе прозвучала уверенность профессионала: — Вы не могли бы подождать снаружи, а я вас позову, когда что-нибудь понадобится.
— Да-да, само собой разумеется. Непременно.
Мэссон смущенно улыбнулся и поспешно вылетел из палатки, покраснев с головы до пят от смущения.
Несколько минут спустя Тунберг выбрался из палатки и подошел к Мэссону, который тем временем развел небольшой костер.
— Все кости целы. Она сильно ударилась головой, но не думаю, что это очень серьезно. Хорошенько укройте ее одеялами и каждый час давайте ей попить немного воды. Когда она очнется, ее будет мучить жажда, поэтому вам придется пить поменьше. Я вернусь как можно скорее и, надеюсь, с бóльшим запасом воды и провизии, но один день вам придется пользоваться тем, что есть.
Тунберг продолжал выдавать Мэссону ценные указания, когда подготавливал лошадь. Он закрепил на седле ружье и набил сумки пыжами.
— Не разжигайте слишком большой костер: только чтобы отогнать животных. И обязательно тушите его перед рассветом. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь обнаружил дым?
Когда они прощались, Мэссон удивил Тунберга довольно крепким рукопожатием.
— Вы же вернетесь, правда?
Тунберг рассмеялся и покачал головой:
— У меня нет выбора. Вы же знаете, что человек не может выжить в Африке один.
Тунберг без лишних слов вскочил на лошадь Виллмера, махнул рукой и скрылся в вечерних сумерках.
Мэссон не спал. Он сидел у костра с заряженным ружьем, смотрел на языки пламени и пытался не думать о безвыходной ситуации, в которую попал. Время от времени он поглядывал на женщину, убеждаясь, что она не мерзнет, или поправлял одеяла. В соответствии с указаниями Тунберга, он каждый час давал незнакомке немного воды, аккуратно приподнимая ее голову и осторожно вливая жидкость из бурдюка в слегка приоткрытые губы. Она пила, не открывая глаз, и бормотала что-то бессвязное и неразборчивое.
Женщина продолжала говорить, как во сне, и, хотя Мэссон не разбирал слов, это по крайней мере немного отвлекало его от ночных шорохов, которыми был пропитан каждый сантиметр леса.
Около полуночи у нее начался легкий жар. Мэссон оторвал кусок своей рубахи и омыл грязь с ее лица, промокая тканью лоб и шею, чтобы немного охладить кожу, которая на ощупь казалась горячей. Вскоре жар прошел, и женщина забылась крепким, беспробудным сном. Мэссон наблюдал, как ее грудь размеренно поднимается и опускается под одеялами. Его челюсть болела. Он помнил: хотя незнакомка спит, нужно по-прежнему оставаться начеку.
Когда на следующее утро небо постепенно начало светлеть, Фрэнсис затушил костер. Потом он развязал мешок с провиантом, который им оставил Тунберг, и приготовил завтрак из кексов и ананаса.
— Если бы пристанище было бы таким же хорошим, как и еда…
Мэссон услышал заспанный голос, который доносился из палатки, и обернулся. Тембр был бархатным и женственным. Что-то в отрывистых гласных и акценте показалось ему знакомым. Женщина, завернутая в одеяло, решила не надевать сапоги и стояла перед палаткой в чулках. Темные волнистые волосы были собраны сзади, а на безупречном лице рана на лбу казалась единственным недостатком.
— Вы англичанка, — сделал вывод Мэссон и предложил ей фрукты.
— А вы шотландец, — ответила она с легкой улыбкой.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он, когда незнакомка попробовала ананас.
— Лучше, чем выгляжу, наверное.
Она замолчала и огляделась вокруг, словно пытаясь что-то отыскать.
— А где повозка? Нам лучше поскорее отправляться в путь, если мы хотим быть раньше Схеллинга в Кейптауне.
Мэссон не поверил своим ушам.
— Разве вы не помните, какое произошло крушение? Это чудо, что мы все остались живы. Доктор Тунберг как раз пытается раздобыть повозку, немного припасов или хотя бы лошадей, чтобы мы вообще смогли вернуться к мысу.
Незнакомка нахмурилась, она мотала головой, словно пытаясь переварить полученную информацию. После она стала кивать, когда слова Мэссона пробудили в ней воспоминания. События предыдущего дня моментально всплыли в ее памяти.
— Да, все верно, теперь вспомнила. Вы со своим другом оказались сзади в повозке. Вы виноваты в том, что я потеряла управление. Если бы вы не изменили загрузку фургона, я бы правильно выбрала дугу для обгона!
У Мэссона отнялся дар речи. Он то открывал, то закрывал рот, как выброшенная на берег золотая рыбка, но не мог произнести ни звука.
— Давайте теперь на этом закончим! — наконец произнес он, когда снова смог говорить. — Мы спасли вас! Если кто-то что-то и сломал, то это именно вы, сударыня. Вам удалось в одиночку закончить то, что начал Схеллинг. Вы отняли у меня последний шанс доставить этот цветок в Англию и тем самым разрушили мое будущее.
В горячке перепалки она сбросила одеяло на пол. Может, так повлияла на Мэссона искусная зеленая вышивка на рыжеватых штанах, которые Фрэнсис заметил вчера, или темно-синяя, не до конца застегнутая жилетка, из-под которой виднелась когда-то белая и накрахмаленная рубашка, но в один момент в мозгу у него все перевернулось.
— Ах, обезьяна! — выпалил он.
На ее лице не дрогнул ни один мускул.
— И потом ангел, который вернул мне рисунок… когда я слег с лихорадкой… Я думал, мне привиделось, но я не бредил, так ведь? Это были вы. Вы отдали мне рисунок. Барнетт! — Мэссон, осознав масштабы открывшейся правды, почти физически почувствовал, как заработали, завертелись шестеренки его фантазии: — Эскиз… Вы видели его. Вы знали, как выглядит цветок. Поэтому я не нужен был Схеллингу. У него были вы.
Он взглянул на женщину и обнаружил, что вызов и гордыня в ее глазах только усилились, засверкали еще ярче. Мэссон не мог понять, что его больше раздражает: ее предательство или явное отсутствие раскаяния. Ее продолжительное молчание разъярило Фрэнсиса еще сильнее. Посреди африканского буша он стоял перед человеком, который был виноват в его тяготах и трудностях даже больше, чем Схеллинг. Наконец-то Фрэнсис нашел источник своих мучений и разочарований, которые накопились в его душе.
