Розмэри Сатклиф - Песнь меча
Почти весь день он провел во дворе конунга среди толпившихся воинов и торговцев, ремесленников, менестрелей и морских капитанов, чтобы поговорить с начальником телохранителей Хальфдана. И когда он рассказал ему, зачем пришел, тот рассмеялся, упершись руками в бока.
— С чего ты взял, что Хальфдану Рагнарсону нужен такой желторотый юнец? Сначала отрасти бороду, а потом уж возвращайся — года через два.
— Я отращу бороду, но тогда я найду себе занятие поинтереснее, чем возвращаться сюда! — гневно ответил Бьярни.
Кто-то из зевак рассмеялся:
— Послушайте-ка, как поет этот петушок!
Итак, он был свободен и одинок, как собака, сорвавшаяся с привязи, на извилистых улицах Дублина. День клонился к закату и укутывал прохожих в тени, а он не знал, куда податься, и гнев на пару с голодом, все еще терзал его. Что ж, по крайней мере, с голодом он уж как-нибудь справится. Хериольф обменял ему серебряный браслет на монеты, обломки драгоценного металла и несколько колец из разорванной серебряной цепи, так что у него были деньги, позвякивавшие в засаленном кожаном мешочке, висевшем на поясе. А улицы были усеяны винными лавками и пивными, как осенними листьями.
Из одной открытой двери доносился особенно вкусный запах тушеного угря, и он решил войти.
Внутри пахло торфом, дымчатый свет струился от двух факелов, а чумазый мальчуган прислуживал нескольким посетителям.
Бьярни придвинул стул и сел за другим концом стола, поближе к двери. Он не удосужился запомнить советы, которые Хериольф дал ему утром — разве он ребенок, чтобы нуждаться в наставлениях! — но все же запомнил, что в незнакомой пивной лучше всего садиться у самого выхода. Он заказал эль[14] и ужин. Мальчик принес эль в кожаной кружке, тушеного угря, плавающего в жире, и толстый ломоть черствого пшеничного хлеба. Люди с другого конца стола взглянули на него, а затем вернулись к игре в кости среди тарелок и пивных кружек, оставшихся после их ужина.
Бьярни догадался, что это ирландцы, по клетчатым курткам и непонятному языку, и потерял к ним всякий интерес.
Ему и без того было о чем подумать, например, чем заняться после ужина. На столе он заметил старое пятно от эля, похожее на причудливое лицо, которое как будто смотрело на него, усмехаясь, и спрашивало: «Ну, что теперь, Бьярни Сигурдсон? Вернуться к Хериольфу и пожаловаться, что тебя не взяли? Попроситься на борт до следующего порта?»
Он мог бы это сделать. Хериольф намеревался отправиться вверх вдоль берега с дорогими мехами, янтарем и прекрасным заморским седлом для Эйвинда с Востока, который охранял берега Северной Ирландии от набегов викингов из своего укрепления в заливе Белфаст-Лох. Может, Эйвинд возьмет его в дружину, даже без бороды. В худшем случае он мог бы поработать корабельным плотником год или два, пока она не отрастет. Но как же они будут смеяться над ним, на «Морской корове»! От этой мысли у него все сжалось внутри. Он сделал большой глоток кислого эля и ударил кружкой прямо по злобному лицу на столе так, что несколько капель вылились на него, чтобы превратиться в новые пятна.
Бродячий пес, забредший в пивную с темной улицы, отскочил в сторону, испугавшись внезапного хлопка. Краем глаза Бьярни заметил порывистое движение, оглянулся и увидел пару испуганных, но полных надежды янтарных глаз. Черная дворняжка, еще совсем щенок, худая, как волк под конец голодной зимы, смотрела на него, сжавшись в комок, готовая отскочить при первой же опасности, но со слабой надеждой на кончике облезлого хвоста. Бьярни бросил ему кусок хлеба, он проглотил и подошел ближе; тогда Бьярни кинул ему остатки хряща из своей тарелки, и вот пес оказался совсем рядом, обнюхивая протянутую руку. Это было первое существо во всем Дублине, проявившее к нему дружелюбие, и почти неосознанно Бьярни стал трепать пса за подрезанные уши, как нравилось Астрид. Пес прижался к его руке и закрыл глаза от удовольствия.
В конце концов он получил достойную долю ужина Бьярни и, когда есть было уже нечего, зевнул и лег под столом. А Бьярни, занятый своими мыслями, забыл про него.
Вскоре он встал, заплатил за ужин, поторговавшись о двух кольцах разорванной серебряной цепи, и, перекинув свой узел через плечо, вышел в темный переулок.
Теперь надо было где-то переночевать. Может, на пристани, под корабельными навесами — хотя он не хотел подходить слишком близко к «Морской корове». И он пошел вниз по холму в бледный туман, поднимавшийся с реки. Он не заметил, как черный пес, чей сон был очень чуток, поднялся и бесшумно последовал за ним. И еще он не заметил, что один из игроков в кости встал из-за стола и, сделав безмолвный знак своим товарищам, тоже направился за ним.
Суматоха дня постепенно стихала в Дублине. Из каждой пивной доносились веселые голоса, и компании гуляк с кораблей и из гарнизона бродили от одного кабака к другому, предаваясь шумному разгулу. Тем временем улицы между толпами наполнились безмолвными прохожими, словно тенями. В одном из таких тихих переулков между кабаками Бьярни услышал легкий шорох за спиной и, обернувшись, увидел в свете почти что полной майской луны черного пса, который семенил за ним. Он выругался, и пес попятился было, но как только Бьярни продолжил путь, вновь послышался топот четырех лап.
Несколько теней проскользнули мимо него, а когда они скрылись, топот все еще не утихал. Черт бы побрал эту собаку! Как будто у него мало своих забот! Он остановился, поднял щебень с дороги и швырнул его в пса, чтобы он знал, что ему тут не место. Пес увернулся и подошел ближе. Может, если не обращать на него внимания и спокойно идти, пока не найдется ночлег, он отстанет…
И он пошел дальше, не оглядываясь. Ближе к пристани улицы стали многолюдней, и вскоре Бьярни уже не слышал семенящих лап в гуле голосов и шагов, плеске волн и скрипе кораблей. Не слышал он и легких, крадущихся шагов игрока в кости.
Но вдруг почувствовал, как кто-то дернул его за пояс, и, резко обернувшись, оказался лицом к лицу с темной фигурой, которая почти вплотную прижалась к нему. Он заметил, как ее рука взметнулась вверх и бросила что-то в лунном свете в гущу шумной толпы гуляк, которая внезапно появилась на боковой дорожке, распевая песни, и чья-то рука поймала это. В ту же секунду в бледном свете луны блеснул нож, и в мгновение ока Бьярни выхватил свой. Он услышал звонкий удар одного лезвия о другое и почувствовал острую боль в руке.
Никто в пестрой уличной толпе не обратил внимания на ожесточенную драку, которая вспыхнула на их глазах. Ничего необычного в этом не было, и, если это вас не касается, лучше держаться подальше. Кулачный бой — другое дело…
