Розмэри Сатклиф - Песнь меча
Вновь наступила тишина. Бьярни не произнес ни слова. Ему нечего было сказать.
— Из-за тебя я нарушил клятву, а этого я не смогу тебе простить, — продолжил вождь. — Но это касается только тебя и меня, и мы не будем обсуждать это на собрании.
Тут Бьярни понял, что сейчас ему вынесут приговор, как будто он стоял перед собранием.
Рафн нервно сжал подлокотники с резными изображениями Одина[8] и Фригг[9], которые в любом зале превращали скамью в священное место.
— Крака даст тебе меч из оружейного сундука. Бери его и убирайся с глаз моих. Не возвращайся в наше поселение, пока не поймешь, что значит клятва. Хериольф Купец отплывает рано утром.
Бьярни стоял неподвижно, пытаясь понять смысл сказанного.
— Просто уйти? — спросил он наконец, и горло у него пересохло.
— Просто уйти! Мужчина с мечом всегда найдет себе пропитание — или смерть. Если через пять лет ты все еще будешь жив и сможешь вернуться, чтобы занять свое место в общине, возможно, я смогу вынести твое присутствие.
— Если через пять лет я все еще буду жив, может, мне и не захочется возвращаться на этот берег, — сказал Бьярни.
Вождь раздраженно вздохнул.
— Что ж, моря широки, и ты можешь бороздить их, пока не упадешь с края земли, если пожелаешь.
Крака, верный боевой товарищ вождя, всегда на первых веслах, когда его судно отправлялось в море для набегов или торговли, дал ему меч из огромного оружейного сундука, стоящего среди прочих у стены в зале. Славное оружие, с рукояткой из потемневшей от времени моржовой кости. Сам он выбрал бы не такой меч, но и этот сгодится. До сих пор у него не было своего меча, но тренировки с другими юношами научили его чувствовать клинок. И вскоре, привязав меч к поясу, он направился через поселение к дому своего брата.
Грэм, который, видимо, ждал на крыльце, подбежал к нему.
«Если он станет расспрашивать меня сейчас, перед всеми, — подумал Бьярни, — я убью его».
Но Грэм, окинув взглядом его новый меч, сказал только:
— Он должен висеть с другой стороны.
— Я левша, — проскрежетал Бьярни. Грэм застыл в удивлении. Как странно, что правши никогда не задумываются о таких вещах.
Они молча шли по поселению, вверх по деревянному мосту, перекинутому через речку, и полмили вдоль нее, пока не вышли к долине, где располагалась небольшая усадьба — единственное место, которое Бьярни все еще мог называть своим домом. Запах ужина доносился из открытой двери, но это пока подождет. По молчаливому согласию они повернули в сторону и скользнули в низкую дверь амбара. Там были сундуки и котомки, земледельческие орудия труда, запах сухой ячменной пыли прошлогоднего урожая. Было тихо, даже мышь не шелохнулась. Собака в углу подняла морду и завиляла хвостом, но не могла подбежать к хозяину, не потревожив слепых, похожих на крысят щенков, которые сосали молоко.
Грэм схватил его за плечо и резко повернул к себе.
— Ну, выкладывай, о чем с тобой говорил вождь?
— Он дал мне меч и приказал покинуть поселение. Хериольф Купец отплывает рано утром.
— Навсегда?
— Пока не пойму, что значит клятва. Он сказал, пять лет.
Грэм тихо выругался.
— Могло быть и хуже. Одни боги знают, что скажет дед.
— Он никогда не узнает, — ответил Бьярни и, произнося эти слова, почувствовал, как далеко он оказался от места, где родился и вырос.
Грэм начал кусать нижнюю губу, как он делал обычно, когда пытался собраться с мыслями.
— Я поеду с тобой…
— Зачем? — спросил Бьярни.
— Ты слишком молод, чтобы плыть одному.
— Мне уже шестнадцать. Некоторые отправлялись в свое первое плаванье, прожив всего двенадцать зим. Я справлюсь.
Грэм все еще кусал нижнюю губу.
— Придется, — сказал он наконец, — я не могу оставить землю и Ингибьюрг на пять лет, особенно сейчас, когда она беременна.
— Тебя никто и не просит, — ответил Бьярни и, видя, что брат все еще тревожится, добавил: — Оставайся здесь и сохрани эту усадьбу для нас. Через пять лет я стану императором Византии или умру, а если не случится ни того ни другого, я вернусь домой.
Он все еще был потрясен случившимся: день начался как многие другие, а к вечеру разбил вдребезги всю его жизнь. Но если ему суждено отправиться в неизведанные моря и найти там свое счастье, ему уж точно не нужен старший брат, который только все портит.
Собака, как будто почуяв беду, вскочила на ноги и, стряхнув с себя щенков, подошла к хозяину, тяжело ступая после пинка святого отца, и уткнулась в него косматой головой. Но когда он нагнулся, чтобы погладить ее морду, она повернулась и побрела обратно к тявкающим щенкам.
— Я не могу взять ее с собой, она нужна щенкам, — сказал Бьярни, наблюдая, как щенки окружили ее и принялись сосать молоко. — Ты позаботишься о ней? Особенно о щенках.
У него комок застрял в горле. Астрид приплыла с ним сюда. Он не очень-то умел любить, но был неприятно удивлен, обнаружив, что любит эту лохматую собаку. Она немолода. Даже если он вернется через пять, ее, скорее всего, уже не будет…
— Я позабочусь о ней, пока я здесь. — Грэм любил говорить торжественно. — А летнее плаванье она прекрасно проживет с остальной сворой на берегу.
Бьярни кивнул.
— Тогда я соберу свои вещи и уйду.
— Сначала тебе надо поужинать. Ингибьюрг приготовила для всех троих.
Бьярни недолюбливал новую жену брата. У нее было маленькое жадное лицо, но готовила она хорошо. Его желудок настоятельно требовал подкрепления, а есть вместе с челядью вождя в Каминном зале он уж точно не собирался.
Он последовал за Грэмом в дом и сел на свое место рядом с очагом.
Ингибьюрг взглянула на них, когда они вошли.
— Ну что? — спросила она, накладывая тушеного угря в три деревянные тарелки.
Пришлось рассказывать все заново.
Она сказала то, что надо было сказать: что ему лучше усмирить свой характер, что пять лет пройдут быстро, что они будут ждать его возвращения. Но по ее лицу было видно, что она рада его уходу.
Когда ужин закончился — безмолвный ужин, с редкими попытками поддержать разговор, которые гасли, как пламя в сырых поленьях, — Бьярни поднялся на чердак, где он спал над стойлами коров, и собрал свои пожитки: запасную пару башмаков, праздничную рубашку и маленького дельфина из голубого стекла, которого он нашел среди руин крепости Редкрест, возвышавшейся некогда над поселением. Он завязал все это в выцветшую накидку из грубого сукна, привязал к поясу свой новый меч и проверил, на месте ли охотничий нож, надежно воткнутый за тот же широкий кожаный ремень.
