Александр Авраменко - Красно Солнышко
…Постучали в дощатые двери. Дождались разрешения, вошли в жарко натопленную избу, обстучав в сенях поршни от снега, поклонились в пояс, выказывая уважение старшим и гостям. Выпрямились, жадно рассматривая прибывших. Двое – воины в расцвете лет. Третий младше их, годов двадцать на вид. Одеты добротно. Белёного льна толстые штаны, такие же рубахи. По вороту у каждого – родовые узоры. Да… Вовсе незнамые почему-то. Хотя видно, что дядька Святовид почёт и уважение гостям оказывает нешуточное: стол ломится от яств, на Божьей ладони даже туес немалый стоялого мёда. Однако… И взгляды у всех троих чужаков пронизывающие. Суровые. Одновременно оценивающие.
Дядька глазами показал – в угол идите. Отроки вновь поклонились, молча уселись на лавке там, где велено.
– Они? – Похоже, старший из гостей.
Наставник кивнул:
– Эти. У одного – слух редкий. Иной раз такое разбирает, что диву даёшься.
Это о Храбре. У него такой дар.
Одобрительные кивки гостей. Потом самый молодой с какой-то непонятной иронией взглянул на Слава:
– А сей отрок чем знатен?
Святовид в ответ едва заметно улыбнулся:
– Словенин он.
И – как отрезало. Ну да, словенин. Как и все в слободе. Как и гости. Что тут такого? Но посуровели лики приезжих. Затем старший вполголоса спросил:
– Уверен, воин?
– Слово даю, воевода.
Непонятно… Что дядька имеет в виду? А старший уже смотрит на отрока, и ощущение от взгляда приезжего чужака, будто он всю твою душу вынул из тела, на столе разложил, а теперь тщательно рассматривает, ища в ней изъяны. Даже мурашки по спине побежали. Но терпит Слав. Не подаёт виду, что не по себе ему… Внезапно всё пропало. Молодой положил руку на плечо старшего, и отпустило.
– Верно говорит Святовид: сей отрок – славянин есть, Брячислав.
Тот на младшего взглянул:
– Верю тебе, Боян. Сие – словенин! Беру обоих, воин.
– Так тому и быть, – гулко припечатал доселе молчавший третий.
Дядька вздохнул:
– Когда в путь?
– Утром.
Святовид посмотрел на притихших отроков, махнул рукой:
– Идите в избу. Собирайтесь. Поедете с гостями.
Подростки поднялись, поклонились, потом Храбр осмелился:
– Куда собираться, дядько?
– Пойдёте к Хлопоне, в кладовую. Он знает.
Снова оба юноши поклонились, выказывая уважение, степенно вышли из избы. Но, едва оказавшись на улице, со всех ног припустили к торчащей из снега покатой горбатой крыше оружейни, где ждал их одноногий увечный воин, заведующий кладовой. Тот встретил отроков обычно. Значит – молча. Немногословен был от роду. Указал шуйцей, где стать, чтоб не мешались, сам, поскрипывая оструганной деревяшкой, примотанной ремнями к культе правой ноги, углубился в ряды вешал, где хранилось имущество слободы. Через миг оттуда вылетело два заплечных новеньких мешка, шлёпнулись на большой стол. Затем появился сам, неся в руках ком одёжи. Двое рубах. Двое порток. Одни тёплые, толстой шерсти, зимние. Вторая пара полегче, из льна. Портянки новые. Обмотки. Пояса кожаные, справные, в бляшках бронзовых, густо покрытых жиром. Сунул подросткам по куску ветоши, мол, оттирайте пока. Те принялись за дело. С виду нехитрое, однако, если жир на кожу попадёт, потом пояс пятнами покроется, позору не оберёшься: руки – крюки!
Легли на стол ножи. Настоящие, воинские, в простых деревянных, обтянутых волчьей шкурой ножнах. Охотничьи-то у каждого отрока свои есть. Пара ложек резных деревянных, каждому. Коробочка берестяная с иглами и нитями, льняными суровыми и жильными. Ещё такая же на вид, но чуть меньше, с крючками рыболовными и лесой. Реки славянские рыбой обильны. Но сие – лишь знак, что поездка у отроков надолго. Зимой рыбу не ловят. Бывает такое, но крайне редко, и только по особому разрешению жрецов. А они такое ой как редко дают… По моточку верёвочки тонкой, сажени по три каждый. Два точильных камня – один грубый, второй тонкий. Каждому. По аркану воинскому. Тоже непонятно. Не в степь же чужаки отроков повезут? Да и не бывало такого, чтобы славяне рать собирали для набега. На защиту земли родной – то да. А вот для того, чтобы набег самим совершить, – никогда. Ибо противно сие самой душе русичей.
С вещами всё. Хлопоня суровым взглядом оглядел обоих отроков, уже закончивших порученное им дело. Вздохнул, опять исчез среди вешал, затем вновь явился, и оба парня не поверили собственным глазам: мечи… Два небольших, но тем не менее настоящих боевых меча. Затем на стол легли два самострела. Воинских. К каждому – по два тула стрел. Зоркие глаза сразу ухватили наконечники – боевые… Значит, всё же воинский поход? Отроки переглянулись между собой, и, уловив сие, Хлопоня гулко вздохнул, снова ушёл в своё хозяйство. На сей раз его не было дольше против прежнего, потом он вернулся, бросил на пол два мешка. Чуть слышно брякнуло.
– Примерьте.
Уже догадываясь, что там, дрожащими от возбуждения руками развязали завязки… Доспех! Пусть не железный, но самый настоящий воинский доспех! Густо проклёпанные большими металлическими бляшками рубахи в палец толщиной кожи из турьего хребта, усиленные на плечах металлическими полосами. Толстые волосяные рубахи, что под кольчугу надевают. Штаны боевые. Тоже кожаные, тоже клёпаные. Сапоги. Глаза разгорелись не на шутку. Отроки стали их торопливо натягивать, но тут же схлопотали по подзатыльнику:
– Не спеши!
Спохватились. Успокоились. Не в первый же раз. Так чего суетимся? Чего-чего! То доспех учебный был. Один на всех. А эти – только их! Отрокам даны! Им и владеть воинской справой… Надели. Помахали руками, поприседали, попрыгали. Остались довольны – нигде не жало. Ничего не болталось. Ремнями подтянули немного слабину. Выбрали зазоры. Словом, подогнали по фигуре. Глаз, однако, у дядьки Хлопони…
– Собирайте всё.
Каждую вещь тщательно уложили в мешки. Понятно, путь неблизкий. И – надолго. Тоже ясно. Закончив, отдали проверить. Калика заглянул внутрь, одобрительно кивнул, показал – надевайте. Набросили котомки на плечи, вновь попрыгали. Всё плотно. Ничего не гремит, не звенит, не брямкает. Опять дождались одобрения, сняли с плеч мешки, поставили в угол. Утром, после завтрака, заберут. К отрокам в общую избу такое нести не следует. Уже понятно, что язык за зубами держать нужно. Хлопоня опять на отроков взглянул, обронил:
– Спать здесь будете.
Открыл неприметную дверь, ведущую в клеть, втолкнул обоих. Закрыл. Глухо стукнул деревянный засов. Храбр со Славом переглянулись: однако… Да делать нечего. Застелили лежаки шкурами, которые тут же лежали, улеглись рядышком, накрылись здоровенным лоскутным одеялом. Сон, впрочем, не шёл, но и разговаривать отчего-то не хотелось. Да и умаялись, если говорить честно, после дневного пробега. Так что уснули почти мгновенно.
