Николай Дмитриев - Любой ценой
Так что когда изрядно нагрузившись мадерой, Мишенька Рагуза и Думитраш наконец-то заявились в собрание, веселье там было в самом разгаре. Большой зал, до сих пор не видавший ничего, кроме свечей, конечно же, был освещен электричеством, у дальней стены, за тройкой ломберных столиков, уже сражались ярые любители макао, на остальных столах, составленных подковой, была открыта импровизированная ресторация, а у самодельной эстрады, где на временном настиле возвышался роскошнейший рояль Дзендзеевских, во всю шумели любители сольного пения.
К моменту появления Думитраша и Рагузы спор как раз закончился полюбовно, и доброхоты дружно помогали взойти на подмостки стройной, весьма привлекательной девушке, одетой в скромно-серую форму медицинской сестры. Офицеры шумно выражали свой восторг, а дамы, все как одна, в кокетливых наколках с красным крестом, не теряя времени, так и стреляли глазами в бравых поручиков.
— Смотри!… — подтолкнул Думитраша Мишенька Рагуза. — Вот она, мадемуазель Туманова…
Тем временем кто-то из прапорщиков, неизвестно как успевший очутиться за роялем, начал было вместо вступления играть рег-тайм, но мадемуазель Туманова что-то шепнула ему на ухо, и в зал сразу же полилась совсем другая мелодия, а девушка, отступив на шаг, запела неожиданно чистым и сильным голосом:
Как хороша была та ночка голубая,
светила из-за туч полночная луна,
и ты сказала мне, от страсти замирая…
Шум в зале немедленно прекратился и даже там, в дальнем углу, где за столиками, при полном разнообразии парадной формы только черные орлы на погонах подтверждали принадлежность сидевших там офицеров к авиации и где веселье было наиболее бурным, как бы сама собой наступила тишина. А когда столь созвучная офицерским настроениям песня закончилась и зал взорвался аплодисментами, именно оттуда нетвердой походкой приблизился совсем юный прапорщик и, стараясь говорить преувеличенно громко, обратился к кланявшейся певице:
— Мадемуазель!… Позвольте представиться!… Военный летчик корпусного авиаотряда, прапорщик 7-го уланского полка Щеголев!… Хочу выразить свое восхищение вашей красотой и вашим талантом!…
— Пр-р-рисоединяюсь!… — От ломберного столика отделилась весьма упитанная фигура и толстый штабс-капитан, держа в руке полный фужер, вышел на середину. — Присоединяюсь и пью этот бокал за ваше здоровье!…
— Благодарю вас, господа… — мадемуазель Туманова поклонилась каждому из них отдельно, медленно спустилась с подмостей и улыбнулась. — Если хотите, я попробую исполнить ваши желания… Слушаю вас, господин прапорщик…
— Мадемуазель, это так любезно… — Щеголев слегка покачнулся. — Я авиатор, был призван в уланы, но в душе я гусар!… И потому прошу вас, мадемуазель, «Марш вперед, труба зовет!».
— О, конечно же, с удовольствием… — девушка очаровательно улыбнулась и обратилась к штабс-капитану. — А вы, что хотели бы?…
— С-сударыня… — с пьяным вожделением глядя на нее, штабс-капитан на всякий случай поставил ноги пошире. — Я человек прямой!… И за все трудности своей жизни я хотел бы получить только один приз!
— И какой же, мой славный рыцарь? — шаловливо наклонилась к нему мадемуазель.
— Этот желанный для меня приз, — штабс-капитан высоко поднял хрустальный бокал. — Вы, сударыня!… Ваше здоровье!
— Вы шалун и душка! — на какой-то момент мадемуазель прильнула к штабс-капитану. — Жаль только, что вы не прямой, а… круглый!
— Увы, сударыня…
Под одобрительный смех зала штабс-капитан развел руками и покорно уронил голову, а Туманова, при всех полуобняв офицера, неожиданно обратилась к присутствующим:
— Господа!… Мне нравится эта идея!… А вам… вам… Отдельный приз! — и отчаянная мадемуазель звонко поцеловала обалдевшего от счастья толстяка штабс-капитана.
— Позвольте!… Позвольте…
Щеголев по-петушиному наскочил на штабс-капитана, и прапорщик за роялем, на всякий случай, снова заиграл бравурный регтайм, но мадемуазель Туманова, ловко гася начинающуюся ссору, встала между офицерами и громко объявила:
— Господа! — ее звучный голос перекрыл общий шум зала и оборвал рег-тайм на полуноте. — Я объявляю себя в приз!
— Как в приз?! — дружно ахнули офицеры, и в зале враз повисла удивленная тишина.
— А так… — взглядом Туманова отыскала на авиаторском конце поручика Меандрова и, не спуская с него глаз, звонко отчеканила: — Я готова принадлежать тому, кто выполнит одно мое условие… Как, господа, желающие есть?…
— Есть!… Есть!…
Офицеры радостно загоготали, а Думитраш, сумевший проследить взгляд Тумановой, наклонился к Мишеньке Рагузе и быстро спросил:
— Это что… Тот самый авиатор?
— Ну да, вон там… Поручик Меандров… — торопливо подтвердил Рагуза и, забыв про Думитраша, громко выкрикнул. — Просим!…
Мадемуазель Туманова благосклонно улыбнулась в его сторону и, приковав всеобщее внимание, снова поднялась на подмостки.
— Внимание, господа… — соблазнительная ручка мадемуазель описала в воздухе магический круг. — Мое условие… Сбитый германский аэроплан!
Зал ахнул и просто заклокотал. При таком условии штабистам оставалось только скрипеть зубами, так как хотя бы призрачная возможность сбить аэроплан была только у зенитчиков, но и их никто, включая самих артиллеристов, не принимал всерьез, поскольку всей армии было известно, что они своей стрельбой только пугают германских летчиков.
Зато авиаторы сначала горделиво приосанились, а потом, осознав, что девица Туманова вольно или невольно сделала их соперниками, даже принялись косо поглядывать друг на друга, а прапорщик Щеголев, явно посчитав себя главным претендентом, настолько отважился, что послал отчаянной мадемуазель воздушный поцелуй.
Столь явное предпочтение привело к всеобщему разочарованию и неизвестно во что бы это вылилось, если бы неожиданно для всех поручик Думитраш не поднялся и громко не спросил:
— Мадемуазель, а мне участвовать можно?
Думитраш, став центром внимания, ослепительно улыбнулся, и Туманова, посмотрев на него долгим, изучающим взглядом, ответила:
— Конечно, поручик…
— Тогда позвольте…
Думитраш подошел к сцене, остановился, ярмарочным взглядом окинул мадемуазель и вдруг, сдернув с нее туфельку, принялся со всех сторон разглядывать изящную ножку, словно кузнец, собравшийся ставить на копыто подкову.
Ошарашенная такой бесцеремонностью, мадемуазель немедленно вырвалась, но тут же, взяв себя в руки, насмешливо поинтересовалась:
— Ну как?… Подходит?…
— Да, нога ничего, — вроде бы вполне серьезно отозвался Думитраш и тут же добавил: — Вот только б зубы получше рассмотреть…
