Леонид Глыбин - Дангу
Лхоба обхватила ребенка руками и начала вдувать воздух ему в рот. Когда это не помогло, она шлепнула его несколько раз и начала раскачивать вверх и вниз. Все это было привычно для нее. Очень часто их дети рождались мертвыми, и, чтобы пробудить в них жизнь, все женщины ее рода, да и она сама, совершали эти манипуляции. Ребенка надо было заставить сделать первый вдох. Она хорошо понимала, что здесь нельзя терять ни минуты, и лихорадочно работала.
Лхоба уже не переставая трясла младенца, то прижимая к себе, то отстраняя, с надеждой всматриваясь ему в личико. Оно было безжизненно. Она пальцами открыла мальчику веки, но как только убрала руку, глаза снова закрылись. Все было напрасно.
Подбежавшие дети и Вангди недоуменно смотрели на Лхобу, не зная, что предпринять. Появление на свет новорожденного, первые месяцы его жизни всегда вызывали у этих существ, особенно у мужчин, какое-то боязливое почтение. Окружив Лхобу, Вангди и дети делили свое напряженное внимание между ней и ребенком. Их темные, лохматые, остроголовые, мокрые от дождя фигуры с неестественно длинными руками и слегка согнутым вперед туловищем резко выделялись на белом снегу. Они ожидали. Быстро наступала темнота, а буйство муссона не утихало…
Вдруг в затуманенное сознание Лхобы ворвался громкий крик: «Гьяль-бо-тсе!»
Она очнулась от воспоминаний, судорожно сжала мертвое тельце, с которым было так страшно расставаться, и двинулась вперед.
Это кричал Вангди, и его крик означал, что он нашел еду: заросли ятрышника и душистого щитовника, корни и клубни которых очень вкусны.
Солнце уже перевалило зенит, когда все, кроме Лхобы, насытились. Дети тут же затеяли игру, ведь дети есть дети во всякой семье, они быстро забывают неприятности. Отойдя немного в сторону, девочка, которую звали Ямсо, нашла среди скал несколько карликовых кустов шиповника, усыпанных красными ягоддами, и начала чмокать губами озорно поглядывая на своего брата Зука. Вскоре они оба уже играли в прятки среди камней. С радостными криками Зук метнулся за обломок скалы и затаился, а Ямсо бросилась за ним. Отыскав брата, она накинулась на него, визжа и царапаясь. Но через минуту притянула его к себе, сжала в тесных объятиях и начала лизать Зуку шею.
Вангди между тем, поглядывая время от времени на резвящихся детей, приказал Лхобе бросить мертвого ребенка, которого та по-прежнему прижимала к себе одной рукой, другой отправляя корни вырванных растений в рот.
Она начала его раздражать. Смерть сородича всегда означала для этих существ одну из реальностей окружавшего мира. К умершему они относились спокойно и просто, мужчины во всяком случае, мертвый бесполезен, поэтому он должен быть забыт, мужчины ведь не давали новой жизни, а наоборот, отнимали ее: у врагов, которые нападали, у других мужчин, которые пытались отнять женщин, у животных, которых нужно было съесть, чтобы не умереть с голоду. Это обыденное дело, реальность, над которой не задумываются. Чувства материнской любви и заботы о грудных детях им были совершенно непонятны. Иное дело, когда дети вырастали и их нужно было научить охотиться, строить гнезда, защищать себя.
Лхоба что-то пробурчала в ответ, но ребенка не выпустила. Вангди нахмурился. Назревал семейный конфликт. Неограниченная власть господина и владыки семьи ставилась под сомнение. Вангди привстал, издал громкий угрожающий рык и выпрямился, намереваясь подойти к Лхобе.
Но в это мгновение его внимание привлекло нечто очень важное. Там, справа вверху, где широкая подгорная лощина, заполненная снегом, переходила в плоскую поверхность перевала, в темной синеве безоблачного неба парила стая грифов, вычерчивая свои неторопливые, бесконечные круги смерти.
Это могло означать только одно, и Вангди хорошо знал, что именно: там, где летают стервятники, должно быть мясо. Он не раз пользовался грифами как наводчиками на добычу. И если она оказывалась не падалью, издававшей отвратительное зловоние, а свежатиной только что расставшегося с жизнью животного, в семье Вангди бывал праздник.
Владыка издал предупредительный крик сбора, дети тотчас подбежали, и вся семья быстро двинулась вверх. После получасового топтания по глубокому снегу они вышли под перевал, как раз к тому месту, над которым кружили грифы.
Это был громадный вынос снежной лавины, сошедшей с вершины Амарнатх. Проваливаясь иногда по пояс, принюхиваясь и внимательно осматриваясь, Вангди осторожно пересек лавину в средней ее части. Все было пусто: лишь снежные бугры да отдельные камни и куски льда. Вангди повернул к концу лавины. Снова ничего. Дети и Лхоба держались рядом. Внезапно раздалось тяжелое хлопанье крыльев, и в воздух с клекотом поднялись два грифа. В ту же секунду Вангди услышал какие-то странные звуки, похожие на писк или плач щенка. Он остановился, поводя носом и раздувая ноздри. Волосы на макушке встали дыбом, и он глухо заворчал.
Лхоба оказалась сообразительнее и проворнее. Она почти уже догадалась, кто мог издавать такие звуки, и устремилась вперед, проваливаясь в подтаявшем снегу, бросив ненужное теперь и ей холодное тельце родного сына. Обогнув высокий бугор, она наткнулась на полузасыпанную снегом корзину, сплетенную из прутьев. Это было все, что осталось от каравана русской посольской миссии. Произошло чудо: люлька-корзина спасла жизнь маленькому Никите. Благодаря своей упругости она все время была на поверхности лавинного потока, а в момент остановки всей снежной массы корзину просто выдавило на поверхность, как мячик.
Лхоба схватила корзину и принялась лихорадочно ломать прутья, взвизгивая от нетерпения. Подоспевшие Вангди и дети удивленно смотрели на нее. Через минуту плачущий сын русского князя Василия Андреевича Боголюбова был на руках у Лхобы. Левой рукой она обняла его, а правой прижала к груди, и Никита, вцепившись ей в шерсть маленькими беленькими ручонками, мгновенно нашел сосок и затих, блаженно причмокивая и посапывая. Глаза Лхобы радостно поблескивали под мохнатыми бровями. Она потихоньку урчала от счастья.
После того как голод был удовлетворен и младенец заснул, новая мать начала тихонько ощупывать его и рассматривать, дивясь распашонке, в которую он был закутан, его белой и шелковой коже и отсутствию волос.
«Так вот он какой, детеныш этих страшных ми! Беспомощный щеночек. Теперь он будет принадлежать Лхобе! Но что это?»
Ее рука неожиданно наткнулась на какой-то предмет под распашонкой. Еще мгновение, и в лучах солнца сверкнули медальон и серебряный крестик.
— Ах-хаг?! — вырвался у нее возглас удивления. — Крангма — нефрит!
Это было невероятно! Лхоба осторожно положила ребенка на остатки его разломанной люльки.
